Их было трое - [70]

4

Прошли дни госпиталя — серые, однообразные, как застиранные халаты санитаров.

По дороге в Действующую армию, в теплушках, на вокзалах и продпунктах Энвер присматривался к погонам и петлицам воинов, не встретит ли кого из своей школы? Только в отделе кадров фронта довелось встретить человека из 2-го гвардейского — младшего лейтенанта Ефима Колесникова. Поговорили. Оказывается, Колесников только что окончил школу младших лейтенантов, куда был послан примерно в то же время, когда Энвер попал в госпиталь. Теперь возвращался в свою часть.

Младший лейтенант отвечал на вопросы четко, лаконично, видно, школа наложила свой отпечаток.

— Плиев? Он уехал от нас. Командует другим корпусом, на Дону.

— Почему уехал?

— С Власовым[49] схватился. Слышали, конечно, предатель. Исса Александрович еще тогда раскусил его. Говорил открыто: «Или Власов круглый идиот, или работает на немцев». Подхалимы донесли. Власов пожаловался Сталину. Пришлось Плиеву принять другой корпус. Хорошо, еще так. Могло быть хуже…

— А где Кцоев?

— Где-то на первом Белорусском. Полком командует.

Пожелали друг другу доброго пути. Расстались. Ахсаров как танкист обязан был явиться в распоряжение отдела кадров своего рода войск. Получить назначение к генералу Плиеву невозможно — он находился на другом фронте. Кочевать с фронта на фронт офицер не имел никакого права.

* * *

Майору Ахсарову исполнилось двадцать шесть лет, когда его назначили командиром танково-десантного полка. Полюбили десантники молодого командира за храбрость и заботу о воинах.

Под Харьковом, у небольшого хутора, в заброшенном саду, стояли гвардейские танки. Теплый февральский ветер пошевеливал голые ветви. Снег осел, покрылся слюдяной корочкой. Весна приближалась.

Для партийного собрания перед боем не было времени. Произошла короткая перекличка членов партии. Ахсаров говорил о главном — быстроте и внезапности удара. Только так можно выбить врага из города.

— Готовы ли вы к штурму? — спрашивал Энвер.

— Готовы!

— Освободим прекрасный город Украины Харьков от фашистской нечисти?

— Освободим!

— Оправдаем великое доверие партии?

— Оправдаем!

Были тут и беспартийные. Они подняли руки с заявлениями о вступлении в ряды Коммунистической партии. Заместитель командира полка по политчасти майор Аносов отвечал сразу всем:

— Прием оформим в Харькове, а кто погибнет, будем считать коммунистом.

И повел Энвер свои батальоны. Сам впереди. Так требовала обстановка. Рядом коммунисты полка — автоматчики.

Бывали минуты, когда присутствие любимого командира в атакующей цепи решало успех боя. Умный командир понимал, что эти минуты — кульминационная точка сражения, потом он обязан вернуться на свое место и управлять частями.

Случилось так, что геройский порыв командира стал для него роковым. Теперь поздно судить-рядить, «грамотно» ли поступил Ахсаров, возглавив цепи, штурмующие Харьков. Одно ясно: он не пожалел жизни для победы, он был беззаветным героем.

Воины видели перед собой белую кавалерийскую кубанку Энвера и смело двигались вперед. С могучим «ура» они первые ворвались в город.

…Вечером в политотдел дивизии пришел майор Аносов и положил на стол партийный билет со старой и свежими пробоинами.

— Осколками мины, — тихо сказал Аносов.

Склонив коротко стриженную голову, долго смотрел секретарь политотдела на уцелевшую маленькую фотографию: совсем еще юное, но волевое лицо, на петлице — три кубика и скрещенные сабли под блестящей подковой.

— Он из кавалеристов? — спросил секретарь.

— Воспитанник конной гвардии. Ходил по тылам врага с Плиевым на Смоленщине и под Москвой.

— Вот бланк. Он прикрепляется к партийному билету. Заполните, товарищ Аносов. В этой графе напишите: «Пал смертью героя при освобождении Харькова».

* * *

Шумит густая листва задумчивых кленов над могилой Героя Советского Союза Ахсарова. Не о той ли славе, что ходит по Украине о нем — сыне осетинской земли!..

В тот день, когда воины и харьковчане прощались с Ахсаровым, еще не было этого парка, еще не выросли новые прекрасные дома вокруг. Но уже чувствовалось дыхание весны и победы. И кто-то из старых друзей Энвера тихо повторил слова, произнесенные им на собрании коммунистов:

— «Он хотел быть строителем, воздвигать новые дома…»

Донская подкова

К вечеру бой утих. С трех сторон еще полыхали зарницы горящих хуторов, словно вехи, расставленные в безбрежной степи для обозначения границ «Малой земли». Она двигалась на Восток, эта земля, как плавучий остров, на берегах которого оборонялись полки и дивизии, а в центре шли части резерва, штаба да нескончаемая вереница повозок мирного населения, бричек с колхозным добром, многотысячные отары и стада…

Боевой порядок конницы представлял собой огромную подкову со стальными шипами — из танков и артиллерии.

Блики пожарищ падали на всадников, на короткие стволы пушек, на притихшие башни танков, стоящих в укромных ложбинах в засаде.

Главные силы продолжали двигаться и ночью. Части прикрытия остановились в местах, помеченных на карте рукой командующего. Выиграть время, чтобы удержать пространство, — эти слова знал каждый воин.

На восточном берегу Дона готовилась оборона советских войск. Чтобы прочно закрепиться на рубеже и затем остановить нашествие, требовалось несколько дней.