Их было трое - [68]

В то грозное время даже один выигранный день решал многое — вражеская армада рвалась к сердцу родины, и нам нужно было успеть стянуть в Подмосковье лучшие войска и дать генеральное сражение.

50-я кавалерийская дивизия И. А. Плиева с помощью партизан преодолела болото, затем с ходу прорвала оборону противника на Духовщинском большаке и соединилась с главными силами советских войск. Теперь она находилась в первом эшелоне рейда.

На петлицах Плиева появились генеральские звезды, на груди — орден Ленина. Более пятидесяти казаков награждены орденами. Среди них — Петр Кцоев и Энвер Ахсаров.

Вскоре землякам пришлось расстаться. Комиссар Кцоев был направлен на курсы строевых командиров. Энвер получил легкое ранение, некоторое время полежал в полевом госпитале и поехал «долечиваться» на курсы командиров танковых частей, специально предназначенных для действий совместно с конницей или в качестве десантов. Опыт первого рейда казаков показал жизненную необходимость такого содружества. Танки и конница, слитые в единый боевой организм, обладали мощной ударной силой, мобильностью действий.

Вернулся Ахсаров в боевую семью казаков в декабре 1941 года. К этому времени 2-й гвардейский кавкорпус сосредоточился в районе северо-восточнее Рузы для второго рейда в глубокий тыл вражеских дивизий.

Батальон легких танков, куда получил назначение Энвер, был придан 3-й гвардейской кавалерийской дивизии генерала И. А. Плиева. О прибытии танков докладывал комбат, и капитану Ахсарову не пришлось встретиться с Плиевым.

Зима стояла снежная. Щедрый снегопад позволял разводить костры. В небе было тихо. Вместе с конниками грелись у огня танкисты.

Энвер сидел в новеньком сибирском полушубке и жадно слушал рассказы гвардейцев о том, какой славный путь прошли их дивизии за время его учебы.

— Стояли мы на Рузовском шоссе, — рассказывал молодой смуглолицый казак в косматой кубанке. — Отбили три атаки пятидесяти танков… Кончились боеприпасы. Что делать дальше? За нами — Москва… Приходит на передовую Исса и говорит грозно: «Ни шагу назад!» Мы стоим, как живая скала…

Казак поморщился от дыма, неторопливо закурил цигарку, продолжал:

— Захватили фашисты Иванцово и Морозово. Что делать? В Москве нам спасибо не скажут… Настала ночь. Два наших полка как рванули в атаку… Гитлеровцы спросонья не успели даже сказать «добрый вечер» — босиком бежали, которые разулись. Не скажу, что я герой. Случалось, уходила душа в пятки. Конечно, временно… Но в эту ночь я и не вспомнил о страхе, — то ли потому, что так дружно мы его шибанули, то ли потому, что наш Исса Александрович, командиры и комиссары полков выступали впереди. По гроб жизни не забуду этот бой…

Слушал Энвер, как молодой, но бывалый воин учит солдатскому житью-бытью необстрелянных новичков. В воображении вставали события минувших дней.

…Казаки вели тяжелые бои маневренной обороны восточнее Волоколамска, на берегу Ламы, у Волжского водохранилища; стояли насмерть под Москвой плечом к плечу рядом с легендарной Панфиловской дивизией. От лютых морозов потрескались лица солдат, обледенелые полы шинелей ломались, как стекло…

16 ноября немецкая армейская группа «Центр» повела наступление на Москву огромными силами мотопехоты и ударных танковых групп, пытаясь окружить столицу с севера и юга. Против северного крыла оборонялись панфиловцы, гвардейские танкисты и кавкорпус Доватора. На юге, в числе других войск, сражался кавалерийский корпус П. А. Белова.

— Как сейчас помню, — вел повествование смуглолицый, — держали мы деревню Язвище, было это 19 ноября. Утром прошел слух: панфиловцы потеснились. Получили мы приказ Плиева: «Борьбу продолжать до последнего человека, но не допустить выхода танков на шоссе». Приказ нам в боевых листках разъясняли. Мы как раз обедали. Ложки еще не облизали, как начался малый сабантуй… — Казак сделал паузу.

Какой-то нетерпеливый солдат в белом полушубке, из которого еще не выветрился запах овчины, заторопил:

— Дальше-то что?

— На следующую ночь, не стану брехом заниматься, поперло на нас… Если уж танки прорвались в Язвище, там где стояли казаки, можешь представить, сколько их было. Но, братцы, скажу я вам, ворваться в казачий стан — все равно, что в гроб лечь… Наделали мы факелов из тех танков… А почему так произошло? Потому, что у нас свои танки появились. Этакие юркие, быстрые…

— Какие? — спросил Ахсаров.

— Такие же, как ваши, товарищ капитан: легонькие, верткие — «тридцатьчетверки». Стукнули тогда крепко противника. Отогнали гадов на приличное расстояние.

— Сам-то как действовал? Где был в момент атаки? — поинтересовался тот же молодой казак в новом овчинном полушубке.

— Сам-то? Известно где — в цепи. Не забуду случай. Под Мартыново веду пленного гренадера. Подъезжает Исса Александрович и спрашивает: «Ты, Колесников, куда ведешь гренадера?»

— А он тебя знает, генерал-то?

— Знает даже, что я был призван из станицы Троицкой. Да… Так вот, отвечаю: «Веду в штаб полка. Гренадера поймали в соломе. Спал, прохвост, с похмелья…» Генерал и говорит: «Ну, хорошо, товарищ сержант, очень хорошо», — и поехал дальше на своем знаменитом «Севере». Думаю: ошибся Исса Александрович, ведь я рядовой казак. Не прошло и дня, вызывает эскадронный и поздравляет со званием сержанта… Удивляюсь, как, мол, за что… Оказывается, Плиев говорил с нашим эскадронным, узнал обо мне все, что полагается, и приказал: дать звание.