Их было трое - [69]

…Непродолжительными были часы воспоминаний. Но Энвер по солдатским рассказам узнал путь Кавдивизии.

Кончилась передышка. 13 декабря утром 2-й гвардейский кавкорпус с танками прорвал оборону противника между Власово и Марьино. 3-я гвардейская дивизия И. А. Плиева, как и всегда, находилась в первом эшелоне. Продвигаясь с боями в полосе Петрово — Сафониха, гвардейцы приблизились к большаку Истра — Руза.

Вдали появились танки с черными крестами на бортах. Двигались — один за другим. Из редколесья казаки выкатывали пушку полковой батареи. Из снежной низины вынырнули наши «тридцатьчетверки». Передний танк поднялся на большак и на высокой скорости двинулся прямо навстречу колонне вражеских «пантер».

Генерал Плиев посмотрел в бинокль.

— Кто на передней машине?

— Капитан Ахсаров, — ответил офицер связи, майор с петлицами танкиста.

Стреляя на ходу из пушек, танки Ахсарова подожгли две «пантеры» и обратили в бегство всю колонну. Казаки оседлали большак.

Вечерело. Снегопад не прекращался, Плиев решил: эскадронам 43-го полка ночью прорваться в конном строю в район Сафониха — Денисиха, окружить деревни, уничтожить их гарнизон, а затем отрезать путь отхода мотопехоты по большаку на север.

По данным разведки в Сафонихе находился штаб 78-й немецко-фашистской дивизии, с которой казаки уже имели дело четыре месяца назад — на Духовщине, в Смоленском лесу.

* * *

Старый оберст ворчал:

— Очень паршивый зима. — Обернувшись к новому адъютанту, пожаловался: — Штраус дал мне сорок танков и говорит: «Уничтожьте казаков!» Чем? Не танки, а черт знает что! Надо принимать срочные меры.

…Никаких мер полковник Готцендорф не успел принять. Части 20-й кавдивизии ворвались в Денисиху. Оберст успел выехать из Сафонихи в бронеавтомобиле под охраной нескольких танков — «на последующий командный пункт».

На большаке оказалась крупная колонна мотопехоты и танков. Без всякого приказа они ринулись на север. Готцендорфу ничего не оставалось, как влиться в поток и плыть, куда вынесет.

В бронеавтомобиле было тепло, но тесно. Острый запах бензина щекотал ноздри. Оберст морщился.

Машина часто буксовала. Идущие впереди танки скрывались в снежном буране.

Из маленького репродуктора послышались отрывистые, нервные возгласы водителя: «Герр оберст… Впереди русский танк… наводит пушку… Вылезайте…»

Готцендорф последним выбрался из автомобиля. Беспокойно оглянулся по сторонам: ни адъютанта, ни экипажа. Из люка советского танка выпрыгнул человек в комбинезоне. Справа и слева на большак выбегали солдаты с карабинами и автоматами.

Оберст поднес «вальтер» к виску, но опоздал — сильный удар в спину сбил его с ног.

— Колесников, сюда! — крикнул Ахсаров. — Быстрей его — в мой танк! Тут недалеко КП дивизии… Герр оберст попал в казакам 3-й гвардейской и 20-й кавдивизии.

С трудом казаки впихнули неуклюжего полковника в люк.

— Шуба дюже богатая, — приговаривал троицкий казак Колесников. — Должно, генерал: белые усищи…

С юга доносились глухие хлопки танковых пушек. В ту же сторону двигались всадники.

…К рассвету на много километров вытянулись по большаку снежные холмы, под которыми скрывались автомобили, танки, бронетранспортеры, кряжистые шкодовские пушки, низенькие офицерские «оппели», привязанные тросами к грузовикам. Все замерло.

Из небольшого сугроба белой иглой поднимался ствол зенитки. Колесников повесил на него стальной шлем, соорудив недолговременный памятник завоевателям, что покоились под снежным покровом.

3

У Дядьковской переправы капитан Ахсаров повел в атаку танковый десант автоматчиков и был тяжело ранен в грудь. Солдаты вынесли любимого командира с поля боя и отправили в медсанбат.

Тонко пели полозья крестьянских розвальней. Энвер открыл глаза. Серое, как оловянное блюдо, небо было спокойно. Санки неслись быстро, словно под гору. Пахло теплой шерстью коня, свежим снегом и ломаным сосняком. Грудь теснило. Хотел глубоко вздохнуть, но что-то забулькало внутри. Снова закрыл глаза.

Вечером 20 декабря в белую палатку медсанбата вошел комиссар дивизии Обручев, статный, моложавый офицер со светлыми вьющимися волосами и тяжелым взглядом.

— Спит? — спросил он врача.

— Да. Пуля прошла в нескольких миллиметрах от сердца. Вот посмотрите документы Ахсарова. Может быть, чего не хватает…

Комиссар присел на складном стуле, держа в руках простреленный партийный билет Энвера. С трудом перелистал серо-зеленые странички, склеенные запекшейся кровью. Пуля пробила нижний угол, у самого переплета.

— Заменять не будем, — как бы про себя сказал Обручев. Он бережно завернул билет в чистый лист бумаги.

Ахсаров проснулся. Долго смотрел на комиссара, пока узнал его. Глаза застилал какой-то розоватый туман.

— Как себя чувствуете?

— Хорошо… Только дышать трудно… Что рассказал пленный?

— Все решительно. В Москву его отправили. Командир корпуса Плиев представил вас к большой награде.

— А Доватор где?

— Убит. Вчера на берегу Рузы.

Ахсаров молчал. Молчал и комиссар.

— Кажется, без сознания… — тихо сказал врач и взглянул на часы. Обручев понял намек, поднялся. Доктор проводил его.

Выйдя из палатки, спросил комиссар:

— Будет жить?

— Да. Будет жить Ахсаров, — и врач устало направился в палатку.