Их было трое - [67]

— Ключ от сейфа… Документы… Письма… Кроме оружия, трофеев не брать.

— Веди его, Энвер, вместе со всеми гренадерами, — предложил политрук Потехин, — а мы тут прихватим, что надо.

— Хорошо. Не забудьте взять у радистов таблицу позывных.

— Все возьмем!

— Герр казакен офицер. Позвольте мне забирайт фотографий, — забормотал Зольц.

— Какую там еще фотографию! — крикнул кто-то. — Веди этого фрукта, Мищенко!..

— Портрет моей дочери, моей крошки Марты…

— Портрет дочери, говоришь? Бери, пойдем со мной. — Ахсаров вышел на крыльцо. Он ткнул черенком плетки в сторону двух виселиц. На одной из них — казненный колхозник.

— Смотри, гадюка… Он тоже был фатер и у него есть тохтер — дочь… теперь смотри в глаза своей крошки Марты, если имеешь право смотреть ей в глаза… — Последние слова Энвер выкрикнул зло, хлестко.

— Товарищ комэск, давайте сделаем его тоже бывшим дер фатером, — сказал кто-то приглушенно и гневно.

— Не подражай зверью, казак, — оборвал Ахсаров. — Мы — люди и останемся ими…

На дворе моросил дождь. Километрах в трех, должно быть, на большаке, зло рокотал крупнокалиберный пулемет, скрежетали танковые гусеницы. Но казаки не обращали внимания. Знали, что моточасти противника, прибывшие для выручки своих, будут до самого утра топтаться на грейдере и не двинутся дальше: лес и болота недоступны им.

Возле опушки эскадрон встретился с оперативной группой 50-й кавдивизии. Заметив на петлицах переднего всадника знаки различия, Энвер доложил:

— Товарищ комдив, мы захватили несколько офицеров штаба и эсесовских «баннфюреров». Вот они. Документы следом везет политрук Потехин. Докладывает старший лейтенант Ахсаров.

— Ахсаров? Зильгинский? Что же ты не узнаешь земляков! Нехорошо.

— Теперь узнаю вас, товарищ Плиев. Я недавно приехал из города Мары…

— Знаю. Только прибыл и — «с корабля на бал». Ну, молодцы. Пленных ведите через болото. Там эскадрон заслона и проводники-партизаны. Смотрите…

Кто-то осветил фонариком карту. Плиев показал пунктирную линию — маршрут отхода рейдовой группы.

— Противник обходит нас, чтобы прижать к трясине: она считается непроходимой. Ждут утра, чтобы захлопнуть «ловушку». А полковник Доватор уже пробирается на ту сторону. Понял, джигит?

— Понял, Исса Александрович.

…У болота спешились. Пленных офицеров, чтобы не утонули, привязали арканами к седлам.

Тропинка была такой же «пунктирной», как и на карте Плиева. Прыгали с кочки на кочку. Кони выбивались из сил, иногда падали. От взмокших впалых боков шел пар. Казаки подкармливали лошадей сахаром и хлебом.

В минутную передышку Энвер встретился еще с одним земляком, майором Кцоевым, комиссаром полка из соседней дивизии. Кцоев сидел на коне и, как показалось Ахсарову, держал в руке казачью пику, завернутую в плащ-палатку.

— Что это у вас?

— Знамя третьего полка «непобедимой» 78-й дивизии вермахта! — тоном заправского фельдфебеля ответил майор.

Но Энвер даже не улыбнулся. Он думал о своем.

— Все-таки это тряпка, не больше… А вот командир дивизии уплыл из-под самого носа. Искать не было времени. Ушел, старая собака…

— Досадно, конечно, — поддержал Кцоев. — Вчера эскадрон нашего полка налетел на село Рибшево, прямо днем. Там оказался батальон охраны и целый вагон топографических карт. С батальоном покончили быстро. Пленные показали, что несколько часов назад из Рибшево выехал генерал Штраус, командующий 9-й фашистской армией. Эта птица покрупней… Мы тоже кусаем локти…

Несмотря на дождь, в небе кружилась «рама»[48], бросала висячие ракеты, чтобы нащупать дивизии кавгруппы. Но черная, как спекшийся шлак, смоленская ночь была надежной спутницей казаков.

Наконец по цепочке передалось долгожданное: «Твердая земля!». Люди оживились. Тихо переговаривались. Ахсаров догнал майора Кцоева.

— Ну, товарищ майор, порядок в кавалерии!

— Порядок, Энвер. Кстати, ты можешь обходиться без всякого «майора». Зови просто Петр. Мой Хаталдон, кажется, не очень далеко расположен от Зильги.

— Да. И старый Батакоюрт, родина Исса Александровича, тоже не за горами. Но от эскадронного до комдива надо ехать рысью лет пятнадцать, а то и двадцать, по гладкой дороге…

— Значит, в мирное время? — усмехнулся Петр в свои небольшие черные усы. — Но в военное бывает путь короче: по лесам и болотам.

— Один цыган рассказывал, — возразил Ахсаров, — что война такая штука, что там даже и убить могут…

Земляки рассмеялись.

— Сейчас самое золотое время в Осетии — уборка кукурузы, — вздохнув, сказал Энвер.

— Ничего. Закончим «уборку» здесь и в Европе, а потом и дома поработаем в поле. — Подумав, Петр добавил: — Наш путь к дому через Берлин…

За лошадью Энвера понуро плелся длинный, как Дон-Кихот, обер-лейтенант Зольц. Он тяжело вздыхал, прислушиваясь к разговорам казаков. Думал: «Лучше бы я не знал русский язык. Шагаю пленный и мокрый, слушаю речи о дороге на Берлин. А хотел явиться в Москву собственной персоной… О, майн гот!..»

2

Это был первый глубокий рейд советских казаков в тыл неприятельских войск, первая «ласточка», добрая вестница. Она облетела мир.

Пятого сентября 1941 года Советское информационное бюро сообщило о том, что кавгруппа, перейдя на южный берег Межи, проникла в оперативную глубину 9-й немецко-фашистской армии, уничтожила около двух с половиной тысяч солдат и офицеров противника, девять танков, свыше двухсот автомашин, захватила пленных и боевые трофеи. Кавалеристы отвлекли на себя с линии фронта более двух дивизий и сорок танков, что помогло советским войскам задержать врага в боях под Ельней.