Игра на разных барабанах - [60]

Шрифт
Интервал


Когда проснулся, ее в доме не оказалось. Не было и собаки, и он подумал, что они, наверно, пошли к дюнам. Однако на всякий случай проверил, на месте ли машина. На месте. Включив телевизор, рассеянно слушал новости. За окном серели ранние сумерки. Он сделал себе глазунью и съел прямо со сковородки, устроившись перед телевизором. Затем открыл новую банку пива и просмотрел эсэмэски в мобильнике. Ничего интересного. Увидел, как она вошла — раскрасневшаяся от ветра. Рената кинулась на него, радостно приветствуя, будто они не виделись по меньшей мере год. Женщина посмотрела на пустую сковороду.

— Так ты поел?! — с укоризной и не скрывая удивления спросила она. — Успел уже поесть.

Он понял, что совершил оплошность — надо было ее подождать.

— Да нет, я только заморил червячка. Давай съездим в китайский ресторанчик в городке?

— Я не хочу есть, — сказала она, вешая куртку.

«Тогда чего спрашиваешь?» — обозлившись, подумал он. Хотя прекрасно понимал, зачем ей это понадобилось. Чтобы иметь повод обидеться. «Теперь начнет дуться. Не хочешь — не ешь, черт с тобой», — послал он ее в мыслях. Воображаемый диалог доставил ему злорадное удовлетворение. Он переключил телевизор на другую программу, но видно было плохо — изображение на экране рябило, и он пробежался по каналам в надежде отыскать что-нибудь еще. Но здесь ловились всего две программы. Особенно не разбежишься.

Вскоре она вышла из ванной — аккуратно причесанная и, похоже, со свежим макияжем. От нее пахло сигаретным дымом, видно, как школьница, покурила в туалете.

— Ну что, докончим партию? — спросила.

Он согласился. Вид идеальной симметрии на шахматной доске приятно успокаивал. Радость от незыблемости правил. Сладостное предвкушение очередного хода после тщательного обдумывания. Предсказуемость случайностей. Возможность держать все под контролем, будто изысканная интеллектуальная ласка. Он подбросил полешек в камин, и тут она сказала:

— Эй, не хватает белого коня.

Оба, нагнувшись, поискали под столом, потом отодвинули кресла, обшарили все углубления между сиденьями и подлокотниками. Он заглянул в корзину с дровами.

— Рената. Это она стянула, — предположила женщина. — Посмотри на ее подстилке.

Он встряхнул старое одеяльце, служившее собаке подстилкой, — на пол выпали лишь несколько щепочек и резиновая затычка для слива в раковине; шахматной фигурки не было.

— Может, в сени утащила? — с надеждой спросил он.

Они стали обыскивать каждый уголок. Он порылся в мусорном ведре, она пошла на веранду. Отодвинули стол.

— Когда ты выходила, фигура стояла?

Она не помнила.

— Что ты сделала с белым конем, глупая сука? — склонилась она к собаке.

— Может, сгрызла.

Он разлил пиво по стаканам. Они сидели перед ставшей бесполезной шахматной доской. Потом его вдруг осенило: фигурку можно заменить небольшой деревяшкой, — он отрезал брусочек и поставил на черную клетку.

— Деревяшкой я играть не буду.

— Ну, давай я сыграю белыми.

— Но тогда придется начать сначала, да?

— Нет. Мне уже расхотелось играть.

Она подумала: лучшее, что они могли бы сейчас сделать — это встать, собрать вещи и вернуться домой, — однако вслух предложить не рискнула. Подумала еще, что это он взял фигуру. Или же ненароком смахнул с доски. Но промолчала, только тяжело откинулась на подушки дивана.

Она знала, что сейчас он ее покинет — с головой погрузится в волны телеэфира, или пойдет наверх и снова заснет, или станет возиться с фотоаппаратурой (слава богу, на дворе уже слишком темно, чтобы снимать), или читать, а то возьмется названивать всем подряд, слать эсэмэски — и что это неотвратимо. Его синяя в клетку рубашка — как же хочется уткнуться в нее лицом, но нету сил встать с дивана. Пальцы его рук, собиравшие шахматные фигурки в коробку. С редкими темными волосками.

Он взглянул на нее:

— Почему ты плачешь? Из-за шахмат, из-за пропавшего коня?

Он присел рядом с ней, полуобняв одной рукой. Другая, после некоторого колебания, все же осталась там, где была, — на спинке дивана.

— Быть брошенной легче, чем бросать, — вдруг выпалила она. — Когда тебя бросают, это придает сил.

— А мне всегда казалось — наоборот, — сказал он.

— Ты не понимаешь.

— Я никогда ничего не понимаю.

Он встал и вышел на кухню. Спросил оттуда, как насчет вина, не выпить ли им. Она с готовностью согласилась.

Все, что он скажет дальше, она знала наизусть. Фразу за фразой и обоснование каждого слова. И еще пространный комментарий. Должен же он, в конце концов, все ей высказать. На этот раз молчанием ему не отделаться. Войдя в комнату, он подал ей бокал с вином и уселся рядом на диване. Скорее всего, он догадывался, о чем она думает. Что сейчас начнется выяснение отношений, а кончится как обычно — скандалом. И тут Рената, эта «ненормальная собака», этот их «пес-хранитель», заскулила под дверью. Он встал выпустить ее во двор.

— Ну беги, беги, глупая псина. Куда же ты задевала нашего белого скакуна?

Рената с лаем бросилась в темноту. Резкий порыв ветра успел сыпануть в открытую дверь горсть песку. У себя за спиной он услыхал голос ожившего телевизора и вздохнул с облегчением. Все-таки она его включила.


Еще от автора Ольга Токарчук
Последние истории

Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.


Бегуны

Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.


Шкаф

Опубликовано в сборнике Szafa (1997)


Правек и другие времена

Ольгу Токарчук можно назвать любимицей польской читающей публики. Книга «Правек и другие времена», ставшая в свое время визитной карточкой писательницы, заставила критиков запомнить ее как создателя своеобразного стиля, понятного и близкого читателю любого уровня подготовленности. Ее письмо наивно и незатейливо, однако поражает мудростью и глубиной. Правек (так называется деревня, история жителей которой прослеживается на протяжение десятилетий XX века) — это символ круговорота времени, в который оказываются втянуты новые и новые поколения людей с их судьбами, неповторимыми и вместе с тем типическими.


Номера

Опубликовано в сборнике Szafa (1997)


Путь Людей Книги

Франция, XVII век. Странная компания — маркиз, куртизанка и немой мальчик — отправляется в долгий, нелегкий путь на поиски таинственной Книги Книг, Книги Еноха, в которой — Истина, Сила, Смысл и Совершенство. Каждый из них искал в этом странствии что-то свое, но все они называли себя Людьми Книги, и никто не знал, что ждет их в конце пути…Ольга Токарчук — одна из самых популярных современных польских писателей. Ее первый роман «Путь Людей Книги» (1993 г.) — блистательный дебют, переведенный на многие европейские языки.


Рекомендуем почитать
Объект Стив

…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.


Не боюсь Синей Бороды

Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.


Неудачник

Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Незадолго до ностальгии

«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».


Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)

Герой, от имени которого ведется повествование-исповедь, маленький — по масштабам конца XX века — человек, которого переходная эпоха бьет и корежит, выгоняет из дому, обрекает на скитания. И хотя в конце судьба даже одаривает его шубой (а не отбирает, как шинель у Акакия Акакиевича), трагедия маленького человека от этого не становится меньше. Единственное его спасение — мир его фантазий, через которые и пролегает повествование. Михаил Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, фельетонист, автор переведенного на многие языки романа «Любиево» (НЛО, 2007).


Любиево

Михал Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, аспирант Вроцлавского университета.Герои «Любиева» — в основном геи-маргиналы, представители тех кругов, где сексуальная инаковость сплетается с вульгарным пороком, а то и с криминалом, любовь — с насилием, радость секса — с безнадежностью повседневности. Их рассказы складываются в своеобразный геевский Декамерон, показывающий сливки социального дна в переломный момент жизни общества.


Дряньё

Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.


Мерседес-Бенц

Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.