Игра на разных барабанах - [27]

Шрифт
Интервал

До сих пор не знаю, что я увидел, что это была за фигура, в память о чем ее выбили на камне, что она символизировала. Что означала надпись на неизвестном языке — если она вообще что-то означала, что изображал барельеф. И неважно, был ли он сделан от скуки, или шутки ради, или в честь какого-то местного божества, — наши столкнувшиеся в воздухе взгляды, внезапный напряженный контакт с чем-то непостижимым не изгладились из памяти. Много раз я об этом размышлял. Обязательно ли понимать то, что мы видим? Обязательно ли расшифровывать полученный знак?

Меня обуял страх. Казалось, сейчас что-то упадет на меня с горы и раздавит, я беззащитен, мне некуда спрятаться. Я кинулся к шалашу. Забрать свои вещи и убежать наверх. Может, даже сломать шалаш, чтобы не оставлять никаких следов. И — что самое удивительное — мое тело отреагировало эротическим возбуждением; это меня ужаснуло еще больше. Тело словно отказывалось мне повиноваться. Оно будто еще на что-то надеялось и, вспомнив прошлую жизнь, опять готово было с кем-то соединиться. Я бежал вдоль пляжа, оставляя следы, которые сразу пожирало море. Добежав до шалаша, начал поспешно собирать свой жалкий скарб и вдруг осознал: меня потрясло не то, что некогда здесь был человек, — людей можно или бояться, или к ним стремиться, другого не дано; нет, меня потрясла крылатая фигура, которая не была фигурой человека. Я вспомнил светящийся в ночи гриб, какую-то внутреннюю неподвижную жизнь, проявляющуюся смутным свечением. Сейчас мне кажется, что и тот камень с крылатой фигурой так светился среди бела дня. Кто-то заключил в рисунке на камне сокрушительное противоречие: мертвое, а подает знак. Что-то еще стоит на месте, но уже готовится к прыжку, не существует, но являет себя миру. Что-то неживое говорит и тем самым оживляет самое себя. На моем острове появилось нечто новое. Ползло за мной, требовало внимания. Слизывало мои следы. Мне казалось, что остров через несколько мгновений сдастся, уступит этому «нечто», будет им поглощен, покажет на меня пальцем и произнесет с иронией: «Эй ты, я тебя вижу». Если бы этот камень с крылатой фигурой был обычной табличкой с названием местности, вроде почтового адреса, оставшегося с тех времен, когда здесь, возможно, жил пастух, который выложил из камней ограду вокруг оливковой рощи… Но я чувствовал, что камень значит гораздо больше, что он — знак извечного существования на острове чего-то нечеловеческого, непостижимого, не поддающегося приручению, и чтобы попытаться его описать, нужно употребить еще множество слов, начинающихся с «не». Что бы это ни было, оно владеет островом молча, скрытно, оно вездесуще.

В мгновение ока остров стал чужим, потеряли смысл нелегкие попытки его освоить, кропотливое изучение каждого метра пляжа, поиск источников и расщелин, где собирается пресная вода, изготовление ловушек для рыбы, строительство шалаша из веток, походы на другую сторону, сушка ракушек на камнях. Все это мгновенно стало чужой собственностью, даже у белых рыб на горе уже имелся хозяин, а его молчание только еще больше повергало меня в ужас. Я вдруг почувствовал на себе его взгляд и устыдился своей гротескной эрекции около камня. Схватил кусок свитера, который служил мне подушкой, и обвязал им бедра. Не оглядываясь, двинулся в гору.

Я старался забыть о том, что видел внизу. Занялся сооружением нового укрытия. На берег моря меня уже не тянуло. Оттуда можно было ждать только чего-то страшного. Ночью, лежа на своем выстланном сухой травой ложе, я не мог освободиться от кошмарных видений. К первому — мертвые из моря — присоединилось теперь другое: обнаженная крылатая фигура. Это она прыгает между утопленниками, касаясь их продолговатым предметом, а они оживают и, как зомби, бродят по пляжу в ожидании корабля, который заберет их с этого острова мертвых. Я боялся, что сойду с ума, поэтому вспоминал город: мощеные улицы, на которых не увидишь ни клочка травы, их симметрию, их право и лево, их там и здесь. Освещенные рестораны, звонки трамваев. Представлял себе трамвайный билет, его очевидность и простую надпись. Цена. Деньги, расписание поездов. Календарь и обозначенные красным воскресенья. Вспоминал книги, стоящие рядами на полке, их названия. Объявления, пестрящие на добротных приземистых тумбах. Названия улиц на эмалированных табличках. Мир, полный ясных указаний. Слова и их простые значения. Словари, на заполненных печатным текстом страницах которых содержится в порядке целый язык, которые позволяют переводить с одного языка на другой. Энциклопедии, всегда готовые прийти на помощь. Возможность прочесть надписи на камне благодаря книгам, безотказным библиотекарям, университетам, филологам. Присутствие в мире, где все рано или поздно поддается пониманию. Мне казалось, что ужасна именно невозможность понять ту надпись. Что, разгадай я смысл каменных слов, не боялся бы так, мог бы в него вникнуть, почувствовать его широту, нырнуть, коснуться дна и вернуться. Но нерасшифрованная надпись превращалась в домыслы, подбитые страхом, перерастала остров. А если эти слова означали «смерть» или «дьявол» и заключали в себе пророчество, обещание самого худшего?


Еще от автора Ольга Токарчук
Последние истории

Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.


Бегуны

Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.


Шкаф

Опубликовано в сборнике Szafa (1997)


Правек и другие времена

Ольгу Токарчук можно назвать любимицей польской читающей публики. Книга «Правек и другие времена», ставшая в свое время визитной карточкой писательницы, заставила критиков запомнить ее как создателя своеобразного стиля, понятного и близкого читателю любого уровня подготовленности. Ее письмо наивно и незатейливо, однако поражает мудростью и глубиной. Правек (так называется деревня, история жителей которой прослеживается на протяжение десятилетий XX века) — это символ круговорота времени, в который оказываются втянуты новые и новые поколения людей с их судьбами, неповторимыми и вместе с тем типическими.


Номера

Опубликовано в сборнике Szafa (1997)


Путь Людей Книги

Франция, XVII век. Странная компания — маркиз, куртизанка и немой мальчик — отправляется в долгий, нелегкий путь на поиски таинственной Книги Книг, Книги Еноха, в которой — Истина, Сила, Смысл и Совершенство. Каждый из них искал в этом странствии что-то свое, но все они называли себя Людьми Книги, и никто не знал, что ждет их в конце пути…Ольга Токарчук — одна из самых популярных современных польских писателей. Ее первый роман «Путь Людей Книги» (1993 г.) — блистательный дебют, переведенный на многие европейские языки.


Рекомендуем почитать
Все реально

Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.


Числа и числительные

Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)

Герой, от имени которого ведется повествование-исповедь, маленький — по масштабам конца XX века — человек, которого переходная эпоха бьет и корежит, выгоняет из дому, обрекает на скитания. И хотя в конце судьба даже одаривает его шубой (а не отбирает, как шинель у Акакия Акакиевича), трагедия маленького человека от этого не становится меньше. Единственное его спасение — мир его фантазий, через которые и пролегает повествование. Михаил Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, фельетонист, автор переведенного на многие языки романа «Любиево» (НЛО, 2007).


Любиево

Михал Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, аспирант Вроцлавского университета.Герои «Любиева» — в основном геи-маргиналы, представители тех кругов, где сексуальная инаковость сплетается с вульгарным пороком, а то и с криминалом, любовь — с насилием, радость секса — с безнадежностью повседневности. Их рассказы складываются в своеобразный геевский Декамерон, показывающий сливки социального дна в переломный момент жизни общества.


Дряньё

Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.


Мерседес-Бенц

Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.