Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [72]

Сознание принадлежности своему народу, может быть, со временем исчезло бы, но об этом напоминали сначала дети во дворе словом «жид». Жидом быть стыдно… Как сейчас вижу краснеющие угли в черноте сибирской избы, где мы оказались в эвакуации из южного города Одессы, и слышу голос бабушки, рассказывающей о выходе евреев из Египта. Будучи ребёнком, чувствовал страх и надежду людей, отправившихся в неизвестность. Тогда же я понял: лучше умереть на долгой и трудной дороге к свободе, чем оставаться рабом.

Отношения с женой изжили себя задолго до расставания. Мы учились в одной группе авиационного института. Влюбился в неё с первого взгляда. На втором курсе мы стали ходить в кино, потом целовались возле её общежития. На третьем курсе Света всё чаще стала ссылаться на свою занятость, проходила мимо, словно мы были едва знакомы. Очень страдал от её отчуждения, даже аппетит потерял; у меня есть фотокарточка тех лет – тощий, с впалыми щеками и взглядом обречённого отчаявшегося человека. На пятом курсе перед распределением Света вернулась ко мне и стала моей женой. Высокая, гибкая, способная, она позволяла себя любить за то, что у меня, в отличие от многих студентов, была московская прописка. Прописка была, но жилплощади не было. Я одолжил деньги везде, где мог, и мы купили большую кооперативную квартиру, что называется «на вырост» – надеялся на большую семью. Туда, в новостройку, от конечной станции метро нужно было долго добираться автобусом.

Жизнь моя превратилась в погоню за деньгами, я уподобился муравью, который тащит груз больше своего веса: он строит свой дом, вечное строительство – работа муравья. Чтобы расплатиться с долгами, брал сверхурочные часы, ездил в дальние командировки и при этом больше уставал не от работы, а от беспокойства: никогда не был уверен, что по возвращении из долгой поездки застану жену дома. Даже сейчас, когда прошло много лет, во сне возвращается страх потерять её; будто рельсы занесло снегом, поезд забуксовал в степи и неоткуда ждать помощи, а тем временем моя Света… Чтобы не быть навязчивым и не оттолкнуть её своим неуёмным желанием любви, я сдерживал свои страсти.

Общительная и при этом загадочно молчаливая, жена без усилий привлекала к себе внимание мужчин. Вот уж и вправду – летели как мухи на мёд. Но ведь и я – та же муха; ничуть не оригинален, поддался её загадочному обаянию. При этом, будучи толковым инженером, Света быстро стала начальником группы, а я всё так же в погоне за деньгами ездил в трудные командировки, от которых отказывались другие. Феликс, наш сын, когда был маленьким, не отходил от меня; я с ним играл и разговаривал как со взрослым, старался ответить на все его «почему». Став старше и почувствовав главенство матери в доме, Феликс начал ориентироваться на её расположение больше, чем на моё. Предпочтение матери было вызвано и тем, что я, в отличие от неё, всё время тормошил его – старался развить интерес к книгам, побуждал к поиску главного дела в жизни. «В противном случае тебе предстоит ничем не примечательная заурядная жизнь», – говорил я. «А ты, ты чего добился?!» – злился мой сын. С матерью он уехал в Америку, а не со мной в Израиль.

Мечтать о любимой женщине можно всю жизнь, а если живёшь вместе и ты «муж-мальчик, муж-слуга», чувства увядают. До свадьбы, пока мы были на расстоянии друг от друга, моё пылкое воображение рисовало райскую жизнь, однако, не встретив ответного воодушевления, я стал остывать. Сначала Света недоумевала по поводу моей отстранённости, затем у нас у каждого образовалась своя комната. Мы не мешали друг другу, но всего лишь добрососедские отношения не приносили радости. Тогда-то я и увлёкся историей; пытался проследить развитие тех или иных цивилизаций в зависимости от религии.

Меня с женой связывала забота о сыне. При этом мы не имели ничего против того, чтобы разъехаться, но ни Света, ни я не хотели хлопотать по этому поводу. Я стал безответным исполнителем хозяйственных обязанностей и указаний: прибить, починить, отнести, принести; вёл себя по принципу: «поставишь – стоит, посадишь – сидит», то есть плыл по течению и принимал всё как есть. Конечно, влюбись я в кого-нибудь без памяти – ушёл бы. Но этого не случилось.

В Америке Света вышла замуж за давно не молодого господина и быстро освоилась в трёхэтажном доме с роскошным садом, о котором сын рассказывал по телефону. Рассказывал, что со сменой времён года в сад прилетают разные птицы, не смолкает их пение и в морозные дни.

Я давно свободен от ожидания любви. Свободен ли? Нереализованная потребность настоящих отношений, когда двое сопричастны друг к другу на глубинном, а не на хозяйственном уровне, не оставляет меня. Хотя я уже в том возрасте, когда следовало бы ограничиться только мечтой. Давно стал не участником, а свидетелем жизни.

Сын, по прошествии двадцати пяти лет, что живёт в Америке, стал ещё более нетерпимым, раздражительным. Мы иногда разговариваем по телефону. Он всё так же, как в юности, хочет поймать журавля в небе, не задаваясь при этом вопросом: за какие труды и заслуги ему достанется журавль, а не синица? Помню, он как-то обмолвился, будучи подростком, о том, что его женой станет некая прима-балерина Большого театра; забыл её имя. Я ему тогда заметил: «Мужчина должен соответствовать своей избраннице. А ты, что сможешь ты дать ей?» На что сын высокомерно глянул на меня и пренебрежительно бросил: «Что с тобой толковать». Так и ходит неженатый до сих пор – притязания не соответствуют возможностям. Несколько лет была с ним немолодая женщина, родила мальчика и ушла.