Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [61]

Я заметил: чем провинция дальше от центрального города, тем меньше антисемитизма, особенно если еврей – врач и готов всем помочь. В области мне не напоминали о том, что я не как все. В Вологде же стремление усовершенствовать медицинскую практику коллеги приписывали национальной черте, считали меня выскочкой, мол, «старается обогнать всех». А я и не забывал о своём еврействе и ни за какие блага не поменял бы в паспорте графу о национальности, это значило бы потерять себя, предать родителей с их идеалами справедливости, стремлением к совершенству. Всегда ощущал себя евреем, хотя и не знал, что означает быть евреем, весь мой сионизм сводился к сознанию того, что еврейское государство может быть построено только на своей исторической земле.

То, что после перестройки в России год от года становилось тоскливей, было очевидно не только нам с женой, но и подросшим детям. Не было надежды, что что-нибудь изменится в плане единовластия, устройства государства. Одним словом, мы стали оформлять документы на выезд. Не могу сказать, что жил с сознанием своей национальной принадлежности, – то была данность: память маминых песен на идиш и, тоже на идиш, не предназначенные для детских ушей разговоры родителей. Однако при слове «жид» невольно сжимались кулаки. В военкомате при оформлении документов меня понизили в звании, это не важно, главное, что не пришлось воевать. Должно быть, именно врачу трудно убить человека. Врачи не воюют, а если оказываются на передовой, то при необходимости срочной операции. Ничего в России нас не держало, кроме воспоминаний. Родители к тому времени были уже в лучшем мире, брат с семьёй тоже собирали чемоданы. Трудно начинать жизнь сначала, если тебе перевалило за пятьдесят. Немногим врачам, приехавшим из России в этом возрасте, удалось выучить иврит и найти работу согласно квалификации.

Во время ломки политических систем народы возвращаются к своим традиционным ценностям. Думая об Израиле, представлял идеальную страну, где справедливость превыше всего. Еврейскую литературу, которая к моменту нашего отъезда уже была не редкостью во всех российских городах, в частности Аггаду, считал чуть ли не правилом жизни. Себя видел на месте праведного Симеона, который, найдя в сбруе подаренного учениками осла драгоценную жемчужину, вернул её измаильтянину, у которого был куплен осёл. На что бывший хозяин животины воскликнул: «Благословен Господь, Бог Симеона!» Слова благословения Бога иудеев были для благочестивого человека дороже всех сокровищ мира.

Должно быть, каждый, оказавшись в Израиле, обращается к исторической памяти, к вопросу владения землёй. Арабы игнорируют слова Святого Писания о том, что Палестина завещана Богом евреям. Мы вернулись сюда, чтобы выкупить и возродить заброшенные пустыри и болота. Мы хотели жить в мире, арабы же принуждали нас воевать. Попытки договориться кончаются ничем, никто не гарантирован от очередного обстрела и теракта. Что бы им ни отдавали, очевидно – наш конфликт может быть решён только силой, ибо речь идёт не о мире, а о временном прекращении огня.

Для многих приехавших в страну в немолодом возрасте самым трудным оказалось устройство на работу. Конечно, местные врачи, пережившие здесь войны, трудные годы становления страны, вовсе не должны уступать нам, приехавшим на всё готовое, своё место. Как бы то ни было, начались мои хождения по мукам с необходимости получить «ришаён» – разрешение на работу врачом. Для этого нужно было пройти соответствующую практику в течение шести месяцев. Без всякой рекомендации, что называется с улицы, явился к профессору Шапиро – заведующему отделением детской неврологии в иерусалимской больнице «Хадасса». «Доктор Гитер всё знает», – говорил про меня профессор Шапиро, но взять в штат не мог, потому что я должен был сдать экзамен для получения разрешения работать по специальности.

У меня были те же проблемы, что и у всех новых репатриантов – нужно было на что-то жить и снимать квартиру. Единственное место, где мог получить деньги сразу, – устроиться уборщиком в министерстве социального обеспечения; и было у меня тридцать шесть кабинетов. Случалось, сотрудники задерживались и приходилось ждать, пока они уйдут. В любом случае – невозможно было убрать такую площадь за оплачиваемое мне время; работал не разгибаясь. Спешил, даже воды не мог выпить – спешил в ульпан на урок иврита, где засыпал от усталости. Судя по всему, мой начальник на такой объём работы должен был взять двух человек, когда он сообразил, что я это понял, поспешил уволить меня.

Спустя полтора года, перебиваясь случайными заработками, более-менее освоил язык – спасательный круг, без которого не выплывешь. Ещё должен был сдать экзамен для получения разрешения работать по специальности. В Тель-Авиве существуют курсы для подготовки к этому экзамену. Платные, но раз надо так надо. Занимался там два месяца вместо пяти; полагал, что главное – ознакомиться с требованиями на экзаменах.

Вскоре узнал, что в Израиле многие методы лечения в области неврологии не применяются: не учитывается индивидуальный подход. Однако помалкивал, как говорится – «не лезь со своим уставом в чужой монастырь». На экзамене все вопросы в билете касались терапии и хирургии, чем я не занимался. Помогла интуиция и знание общих принципов. С трудом – из-за ограниченного словарного запаса – ответил на все вопросы комиссии и получил подтверждение, что могу работать врачом!