Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [63]

Мне следовало ответить «есть», и таким образом я бы признал, что долго ломился в открытую дверь. Впрочем, из-за недоступности в Вологде достижений израильской науки эта дверь была для меня закрытой. Я промолчал, не хватило духу сделать дочку свидетельницей своего казуса. Заговорил о другом:

– За всё время, что мы живём здесь, ни разу не слышал, чтобы кто-то прошёл подобное обследование. Несколько месяцев довелось работать в министерстве спецобразования, где занимались детьми с неврологическими отклонениями. Всего было двадцать четыре таких заведения. В течение дня обязан был побывать в трёх-четырёх местах. Это физически невозможно, ведь с каждым ребёнком нужно подолгу заниматься.

– Ну да, халтурить ты не можешь, – вздохнула дочка. – Вот и сидишь без работы. Думаешь, тебя где-то ждут?!

«Где-то ждут… где-то ждут…» – вертелось у меня в голове. Вспомнил, меня ждала маленькая девочка в детском доме, над которым наш 7 «А» класс взял шефство. Этой худенькой девочке с грустными глазами было года три или четыре. Я пытался развеселить её, но это не всегда удавалось. Помню, подарил ей маленькую пластмассовую красную уточку. Воспитательница потом говорила мне: «Даже ночью Наташа не расстаётся с твоей уточкой и спит с ней; в детском доме всё общее и игрушки общие, а твою она считает только своей». Время от времени я вспоминаю ту грустную девочку, вот и дочку назвал её именем – Наташа.

Жена давно абстрагировалась от моих проблем. При возникшем нашем отчуждении она исправно ведёт хозяйство, заботится обо мне, но… Но мне не хватает участия. Конечно, жена не мама, нельзя ждать от неё такой же самозабвенной любви. Опять же, суровая старообрядческая культура её семьи не может сравниться с беспредельной преданностью, теплом моих родителей. Лариса ушла в свой мир – увлеклась эзотерикой. Насколько я понял, то своеобразная психология, именно психологией она когда-то мечтала заниматься. Сколько раз пытался достучаться до неё, до дочки – тщетно. Что я хочу им доказать? Нельзя никого убедить с помощью логики, если их убеждения приобретены не логическим путём. Вспоминаются первые встречи с женой, нетерпение в ожидании свиданий, когда мы не могли наговориться – одинаково думали, чувствовали. Милая, непосредственная девочка, мы гуляли в Саратове по трёхкилометровому мосту через Волгу, и казалось, никогда не исчезнет чувство единства, родственности. Сейчас же только и остаётся смириться с тем, что есть – каждый живёт в своём мире. И не нужно стараться взять на себя то, что не можешь изменить. Следую девизу своих родителей: «Имей сердце, имей душу – и будешь человеком во все времена». Почему полагают, что лёгкая жизнь – это хорошо? Может, и хорошо, но не для меня. Я мазохист? Или мой максимализм неистребим? Должно быть, то отголоски юности. Только в последнее время надежда сменяется ощущением потерянности, стало изменять и всегдашнее желание во всём увидеть хорошее.

А если бы остался в России? Там сейчас совсем тоскливо, кто-то из бывших сотрудников занялся бизнесом, кто-то просто дорабатывает до пенсии. Все перессорились, и ни о каких научных открытиях речи нет. Ну, где бы ни жить, главное – не изменять себе… Случается, во сне возвращаются видения прошлых лет: в утреннем, едва брезжущем рассвете после ночного снегопада покрытые высокими белыми шапками крыши домов, снег сровнял колдобины на дорогах, грязные улицы стали девственно-белыми, на них ещё нет ни одного следа. И только жидкий дымок над одной из изб оживляет картину деревянного посёлка Вахтога.

Воспоминания сменяются ощущениями сегодняшнего дня. В результате хождения в поисках работы взяли меня в иерусалимскую больницу «Герцог» в послеоперационное отделение. Чувствую себя там гадким утёнком: начальство не отвечает на приветствие, врачи пренебрегают моим мнением, хоть я во многих вопросах осведомлён больше их. Работаю на побегушках: делаю кардиограммы, беру анализы крови – то, что обычно делает медицинская сестра. Иду на работу как на каторгу. Апатия, депрессия стали причиной плохого самочувствия. Хватило меня всего лишь на год, сам подал заявление об увольнении. А в России был ведущим специалистом. Случается, получаю письма от своих бывших пациентов, пишут, что спустя двадцать лет после моего отъезда им дают те же лекарства, что когда-то выписал я. И хотя я не востребован в Израиле как врач, но, в отличие от моей супруги, у меня есть преимущество – я живу на земле своих предков. Хожу по улицам, смотрю на возвышающиеся вдали горы, и кажется, что когда-то мой далёкий предок ходил здесь и видел ту же картину. Вчера на автобусной остановке стоял мальчик-солдат, судя по обмундированию – из боевых частей. Он чихнул, и я, не осознавая того, пожелал ему здоровья на языке моей бабушки – идиш. Каково же было моё изумление, когда он поблагодарил меня тоже на идиш! Едва сдержался, чтобы не заключить его в объятья. А за что зацепиться моей русской жене из семьи староверов? Вот и занялась разными мистическими учениями, говорит, эзотерика – поднимающийся над действительностью идеальный мир. Я стараюсь подняться над профессиональной невостребованностью хождением с иерусалимской группой туристов, любителями горных походов. Дружелюбные, интересные люди, внимательные, умные, чувствую себя среди них на равных. Может быть, туристы-любители – особая порода? Вот и в Вологде как-то пошли в поход на байдарках. Погода была чудесная, однако к вечеру застал нас дождь. Причалили к берегу, но никакой надежды развести костёр и согреться – всё мокрое. И вдруг под деревом нашёл бережно укрытый от дождя, припасённый сухой мох и дрова. Люди позаботились о неизвестных им любителях дальних походов. Эта бескорыстная помощь согрела больше, чем костёр и горячий чай…