Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [5]

Тот я, кто, меч нацепив на бедро,

в рог протрубил, что принял зарок –

он не из тех, кто с пути своего

отвернёт, малодушия не поборов,

ибо мудрость звездой путеводной избрал,

юн когда ещё был и младобород,

что с того, что дел моих выжег сад –

вор времён, жёстче всех воров…[12]

Мало что изменилось в жизни еврейского квартала после смены мусульманского правления на христианское; мы по-прежнему живём за высоким забором в своих отделённых кварталах и всё так же уповаем на совершенного правителя. И наши врачи лечат властителей города, несмотря на указ, запрещающий прибегать к помощи иудеев. И всё так же наши мудрецы ведают торговыми и дипломатическими делами монарха. Ничего не меняется и в воззрениях моих единоверцев: мы, как всегда, убеждены в том, что праведные люди всех народов достойны царства грядущего, а зло в мире от несовпадения воли Бога и человека. Со сменой власти всё остаётся как было и в нашей семье: отец не перестаёт заботиться о моём образовании в плане постижения интеллектуального наследия прошлых времён, в частности философии, истории медицины. Мама, напротив, будучи примером справедливости и сострадания, печётся об окружающих людях в настоящее время. На мой вопрос, что обозначают слова «нет денег», случайно услышанные мной в детстве при разговоре двух женщин, она ответила: «Это когда на улице холодно, а человек не знает, что ему купить; если купит хлеб – не останется денег на дрова». Я пытался и не мог решить, как поступить в таком случае, ведь если купит дрова – останется голодным, а если хлеб – замёрзнет. Всякий раз при виде чьей-то беды чувствовал себя виноватым и мысленно торопил приход Машиаха, ведь тогда в мире не будет ни в чём нужды и людям не о чем будет печалиться.

Своё образование в области естественных наук я начал с изучения медицины, ибо человек во многом определяется физиологической – материальной – данностью; ведь даже строение нашего тела сказывается на психике, характере, особенностях мышления. Следовательно, мы поначалу бессознательно, руководствуясь врождёнными задатками, выбираем себя. Отсюда и разные попытки найти смысл своего пребывания на земле, и желание посредством усилия ума и воли подняться в духовные сферы. В медицине не оспаривают авторитет Гиппократа, жившего в пятом веке до нового летоисчисления. Греческий врач, будучи родом из семьи, где медицинские сведения передавались от отца к сыну, руководствовался не только знаниями, но и интуицией. Вряд ли кто-нибудь станет возражать против учения легендарного целителя о том, что наука о теле может служить моделью для философии, то есть науке о душе. Всё, что ищем в мудрости, есть в медицине: презрение к деньгам, совестливость, отвращение к пороку, отрицание суеверного страха. Гиппократ придерживался воззрений своего современника, ниспровергателя античных богов Сократа, который, обращаясь к соотечественникам, говорил: «Друзья мои, граждане! Я не отрицаю вашу божественную мудрость, скажу только, что я её не знаю, я знаю лишь человеческую мудрость».[13] Эти слова Сократа свидетельствуют об уповании на здравый смысл, практику. Греки приговорили философа к смерти, а чудесного целителя Гиппократа считали «соперником богов», при этом признавали, что его талант и слава не чудеса везения, а результат упорного труда. Мне кажется правдой предание о том, что на могильном памятнике античного врача долго гнездился пчелиный рой, мёд которого имел целебную силу. Может быть, именно таким образом материализовалась душа человека, продлевавшего людям жизнь.

Отец мой, Шмуэль ха-Леви, будучи большим любителем учёности, больше всего беспокоится о том, чтобы я не остался невежей; знание философии, медицины и языков входит в мою обязательную программу обучения. Он не раз повторял, что главное – обрести разум и постижение, ибо они приближают к Богу. Говорил и о том, что наш род ведёт своё начало от священнослужителей, ответственных за духовное состояние народа. Хоть и прошла тысяча лет, с тех пор как был разрушен Второй Храм в Иерусалиме и служить стало негде, отец по-прежнему считает себя в ответе за своих единоверцев и, конечно, за моё воспитание в частности. Не отделяя веру во всемогущество Творца от знания естественных наук, он нанял мне в учителя старого врача – согбенного иудея, одинаково сведущего в Святом Писании и медицине. Этот погружённый в свои мысли человек не узкий специалист, а, подобно античному целителю, универсал, разбирающийся во всех болезнях; он же внушает мне медицинскую этику – уважение к больному и отвращение к шарлатанству. Согласно наставлениям отца, я должен почитать своего учителя, пренебрегшего радостями жизни ради искусства врачевания, наравне с родителями. И если он, будучи совсем уж в преклонных летах, заболеет или обеднеет, я должен заботиться о его благополучии так же, как и об отце с матерью.

Стараюсь, но не могу ответить на вопрос: стоит ли пренебрегать радостями жизни, чтобы, посвятив себя учёности, стать таким же засушенным стариком, как мой наставник? Казалось бы, ответ очевиден: не стоит. С другой стороны – я ведь в любом случае, подобно всем людям, стану стариком. И если радости жизни, в отличие от мудрости, явление преходящее, то к чему придёт человек, пренебрегающий учёностью? Одним словом, как бы я ни поворачивал вопрос, всегда выходило так, что, не отказываясь от любви, красоты и всего того, что называют счастьем, я в то же время воображал себя достойным целителем и одним из первых поэтов.