Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [108]

Походы Александра Македонского и Наполеона имели положительное значение в плане культурного обмена Востока и Запада, однако такое могло произойти и без кровопролития. А вот при входе евреев в Кнаан, обещанную Богом землю, речь шла не о культурном обмене, а о категорической смене многобожия на монотеизм, что не могло случиться без войны с местным населением. То была война приверженцев Единого Бога с язычниками – война, означающая начало новой цивилизации. При этом ещё до начала военных действий предводитель израильтян Иисус Навин оповещал аборигенов о том, что каждый может присоединиться к еврейскому народу, отказавшись от идолопоклонства, кровопролития и разврата. Не желающие отказываться от местных обычаев могут уйти. В противном случае – будем воевать.

Мысленно перемещаясь во времени, я снова и снова представляю себя живущим в Иерусалиме двухтысячелетней давности. Была ли у меня горшечная мастерская, или копал колодцы, обладая даром угадывать место подземных вод, или… Ну, неважно, чем человек зарабатывает на хлеб. Представляю тогдашние партии, разногласия. Саддукеи, принадлежащие к знатным аристократическим и священническим династиям, наслаждались в этой жизни и не помышляли о другой, не чаяли ни перевоплощения, ни бессмертия души. Народ не доверял этим представителям Закона, которые, строго наказывая других, себе позволяли всякие вольности. В противовес саддукеям была чисто религиозная партия ессеев – отшельников, живущих в пустыне и не принимающих участия в постановлениях правящей партии. Если бы мне пришлось выбирать, примкнул бы к ессеям, заботящимся о чистоте души. Однако при этом вовсе не обязательно уходить от жизни. В те давние времена, наверное, я был фарисеем и, подобно большинству моих единомышленников, вышел из простого народа благодаря стараниям в приобретении знаний. И не суть важно, из какой я семьи, стриг ли мой прадед овец или ворочал тяжёлыми каменными жерновами. Себя воображаю и пастухом, и пахарем, и виноделом, был красивым и некрасивым, богатым и бедным… Душа, являющаяся в мир в разных обличьях, всё та же. Подобно большинству иудеев тех времён, я следовал за фарисеями, лозунгом которых задолго до Иисуса было: «Суббота для народа, а не народ для субботы».[222]

Чувство справедливости у меня врождённое, в детстве оно касалось даже неодушевлённых предметов, все и всё, казалось, чувствует и боль, и радость – деревья, трава, цветы, картошка, яблоки. «Больно ли картошке, когда её чистят?» – думал я при виде ножа, срезающего кожуру. Тоскует ли испорченное яблоко, когда его выбрасывают в мусорное ведро? Потом появилась причастность к судьбам ушедших поколений, будто мы, современники, в некотором смысле живём на виду у всех страдавших и невинно погибших во времена войн, инквизиции, погромов, Холокоста. Не мучительная ли смерть наших предков возопила к Творцу о милости к народу, первым признавшему Его единство и всемогущество, не им ли мы обязаны созданием нашего государства?

На одно и то же время – конец старого и начало нового летоисчисления – приходятся разные, часто судьбоносные события и учения в Иудее. Ирод – злодей, убивал людей вопреки еврейскому Закону, запрещающему казнить без приговора Синедриона, и которого называют Великим, явился причиной вседозволенности, разложения нравов народа. Ему, ставленнику Рима, готовому на любые преступления, всё сходило с рук. Во времена этого пренебрегающего человеческими законами правителя жили праведники, мудрецы. Конечно, имею в виду Гиллеля, который, в отличие от Шамая, предпочитавшего обучать богатых и благородных, принимал в свой бейт-мидраш всех – и бедных, и старых. Слова Писания «возлюби ближнего, как самого себя» Гиллель истолковал конкретней: «Относись к другому так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе». Язычнику, который обговорил свой переход в иудаизм требованием обучить его всей Торе, пока он будет стоять на одной ноге, сказал: «Не делай другому то, что ненавистно тебе самому». И это в большей степени, нежели «возлюби другого как самого себя», соответствует жизненным ситуациям, ведь ближнему не всегда нужна именно та любовь, с которой мы хотим, чтобы относились к нам. Гиллелю же приписываются слова Талмуда: «Суббота должна служить вам, а не вы субботе». К нему, толкующему Закон в зависимости от конкретных обстоятельств, обращался народ – приверженцы фарисеев. Его называли «старейшиной» за духовную мудрость; свод законов еврейского права написан с его слов. Оказалось, что и наставления, которые я слышал ещё в России, тоже принадлежат ему: «Если я не для себя, кто для меня? И будучи только для себя, кто я? И если не сейчас, то когда?» Одним словом, Гиллель – учитель поколений на все времена.

И напротив, строгий Шамай из богатого и знатного иерусалимского рода, в отличие от Гиллеля, держался буквы Писания, не допускал свободы толкований, то есть не учитывал ситуацию, в которую невольно попадал человек. В основе предписаний Шамая – чистый Закон, буквальное понимание установлений, он судил как бы сверху. Одним словом, по принципу «сытый голодного не разумеет». Гиллель же вносил в толкование Святого Писания дух терпимости, исходил из заботы конкретного человека. Говорил: «Никогда не суди другого, прежде чем поставишь себя на его место». Простолюдины, добывающие хлеб тяжёлым трудом, говорили, что Гиллель лучше понимает их, ведь он и сам когда-то был бедным дровосеком.