Идем! или Искусство ходить пешком - [27]
Придется ждать до утра, когда появится моя подруга с ключами. Теперь я вспомнил свой сон. Мне приснилось, что ты ушла от меня. И я остался один, снова один.
«Ну и чудной же мне сон приснился! Такой сон мне приснился, что не хватит ума человеческого объяснить его! Ослом будет тот, кто станет рассказывать этот сон. Мне снилось, что я был… сказать невозможно чем! Мне снилось, что я был… что у меня была… Круглым дураком будет тот, кто вздумает сказать, что у меня было. Глаз человеческий не слыхал, ухо человеческое не видало, рука человеческая не осилила, сердце бы лопнуло, если бы рассказать, какой мне сон снился»[51].
Это — реплика Основы. Он засыпает прямо в середине спектакля «Прежалостная комедия и весьма жестокая кончина Пирама и Фисбы». Эта комедия — пьеса внутри пьесы, сон во сне, фрагмент шекспировского «Сна в летнюю ночь». Нарве и я устроились, полусидя, полулежа за церковью Аскволл, посреди деревьев и леса, разгар лета, светит луна, ночь на Ивана Купалу. Никогда ни один спектакль не нравился мне настолько. Никогда я так не смеялся, от души. Мы буквально покатываемся со смеху.
Но атмосфера внезапно меняется: чей-то малыш всхлипнул и заплакал, мамаша на него шикнула, а папаша взял да и закурил. Что ж, это и есть реакция публики, ведь публика тоже — неотъемлемый атрибут спектакля.
Пигва. Ну что, посылали к Основе? Вернулся он домой?
3аморыш. О нем ничего не слышно: не иначе как его унесла нечистая сила.
Дудка. Если он не вернется, пропала наша пьеса: ничего не выйдет.
Пигва. Да, без него играть нельзя. Во всех Афинах не найти человека, подходящего для Пирама.
Дудка. Не найти! Изо всех афинских ремесленников у Основы самая умная голова.
Пигва. И к тому же он у нас самый красивый. А уж по голосу так настоящий любовник.
Дудка. Какое непристойное слово — «любовник»! Скажи лучше «любитель».
Нарве. Теперь ты понимаешь, что институциональный театр — это перебор? Пьесы следует играть на природе. Долой искусство, фальшь и иллюзии! Сама жизнь превратилась в драму.
Томас. А по-моему, ты утрируешь. Уж не хочешь же ты сказать, что мы должны покончить с искусством?
Нарве. Искусство — образец тщеславия и снобизма. Оно совершенно не годится для нашей реальной жизни, для нашего опыта.
Томас. Не могу согласиться. Вот мы с тобой сейчас смотрим спектакль по пьесе Шекспира. И реагируем по-разному: ты смеешься, а я плачу. И ты хочешь сказать, что мы — полуживые или уже мертвые, должны похоронить искусство? А я считаю, что, приобщаясь к искусству, мы приближаемся к жизни, мы становимся сильнее.
Нарве. А по-моему, эта пьеса Шекспира доказывает, что театр — всего лишь шутка. И потому я смеюсь, а ты плачешь. Но мы оба могли бы сейчас бегать по лесу как эти влюбленные герои, а не сидеть здесь в роли зрителей.
Томас. И все же Шекспир призывает нас задуматься: кем бы мы хотели быть — зрителями или участниками? И разве мы не участвуем в спектакле, когда нас высмеивают, когда нам бросают вызов, когда мы созерцаем собственную глупость? В том-то и парадокс.
Нарве. Мы так и не усвоили уроков великого Шекспира. Театр не поучает и не воспитывает нас. Театр — чистое развлечение и времяпрепровождение. И именно многие пьесы Шекспира убеждают нас в том, что жизнь слишком кратка и мимолетна, чтобы тратить ее на розыгрыши и пьесы.
Основа. Друзья, об этом надо хорошенько подумать! Вывести льва к дамам!.. Сохрани нас бог! Это страшная затея. Ведь опаснее дичины нет, чем лев, да еще живой! Надо это иметь в виду.
Рыло. Так пускай другой Пролог объяснит, что Лев совсем не лев.
Основа. Нет, вот что: надо, чтобы он назвал себя по имени. Потом, чтобы полфизиономии его было видно из-под львиной шкуры. А сам он пусть заговорит и скажет что-нибудь в таком роде: «сударыня, позвольте мне просить вас…» или «позвольте мне умолять вас…» или: «позвольте мне заклинать вас — не дрожать и не бояться: я готов за вас жизнь свою отдать! Будь я в самом деле львом — плохо мне пришлось бы здесь. Но я вовсе не лев, ничего подобного, я-такой же человек, как и все другие».
Я всегда любил спать под открытым небом. Найти себе местечко на пригорке, или в лесу, или прямо возле дома, в саду под деревьями, или на террасе, в гостях у друзей… Что может быть лучше — развернуть матрас и заползти в спальник, чтобы поспать на свежем воздухе.
Я так и делаю всякий раз, ложусь под кустом или деревом, нахожу навес или крышу, какое-нибудь укромное место, например, в лесу, на полянке, с видом на озеро. Лежа, я размышляю: а неплохо бы заснуть в доме, — и таким образом учусь засыпать под открытым небом.
«Я знал одного человека, который принципиально ни за что не хотел спать у себя дома. Он объяснял эту причуду так: раз уж все вокруг считают, что он спит под открытым небом, то пусть так и будет. Что ж, я вспоминаю об этом без обид», — писал Эрик Сати[52].
Сати увлекался идеями «меблировочной музыки» — музыки, сотканной из повседневных звуков окружающей среды. Он рассматривал некоторые свои композиции как музыкальную меблировку. Он считал, что музыка может выполнять утилитарные функции, такие как отопление, освещение и вентиляция. Эту идею он заимствовал у Матисса, который мечтал об искусстве без отвлекающего содержания, о произведениях живописи, которые можно было бы сравнить, например, с удобным креслом.
Томас Эспедал пронзительно откровенно и бесхитростно пишет о себе и своей жизни: он пытается наладить хозяйство в старом ветхом домике на острове — умерла женщина, с которой он давно расстался, и он приехал сюда растить их общую дочь. Писатель, он перерабатывает горе в слова, и делает это в прустовской манере, виртуозно вытягивая истории одну за другой как шелковую нить из кокона. И так постепенно мы узнаем многое о его жизни: как он писал свою первую книгу, потому что твердо решил стать писателем; что он похоронил маму, наследницу знатной бергенской фамилии, перед которой всегда испытывал смущение оттого, что они с отцом были недостаточно хороши для нее, а другая его бабушка до смерти не могла забыть, что ее выгнала из дома мачеха; как он боится соседских собак и что он обожает прогулки.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.