Идем! или Искусство ходить пешком - [26]

Я пытаюсь понять. Но ничего не понимаю. Ничего не решаю.

Ты идешь, выставляя себя на показ окружающим, ты не анализируешь и не высказываешь свои суждения, но откровенно задаешь вопросы.

Ты пытаешься увидеть.

Ты пытаешься описать.

Ты хочешь писать. Путевые заметки?

Ты хочешь писать и путешествовать одновременно.

Но вряд ли это возможно.

Мы не можем изменить общество. Мы можем изменить только самих себя.

Мы не можем изменить язык, мы можем только сопротивляться, бунтовать, критиковать. Я сопротивляюсь.

Мне всегда хотелось разоблачать язык силы, язык, который мы используем и которым злоупотребляем. Я всегда хотел жить иначе, по-другому, не так, как меня воспитывали. С самого детства я бунтовал и поступал не так, как от меня ожидали. Я всегда стремился делать то, что сложнее. Я отвергал то, что проще и легче, выбирал сложные и недостижимые цели.

И чего же я достиг? Ничего. У меня никогда не было работы, я так и не смог обзавестись домом и семьей. Стабильный доход мне тоже не светит.

Что поделаешь. Вот я и сижу в арендованном доме, слушаю цыганскую музыку: «Фанфаре Чиокарлиа», «Тараф де Хайдук», я слышал их композиции в Фёрде, на фестивале народной музыки.

На сцене десять цыган, аккордеон, цимбалы, скрипка-феле и флейты.

Темп нарастает. Цыганская музыка подхватывает и вовлекает в пляс.

Какая цыганская свадьба без этих ярких платьев, а музыка словно хочет сорвать с нас одежды! Прочь пиджаки, туфли, платья! Долой свадьбу, бросай работу, продавай дом и — в путь!

Я снова слушаю музыку, уже в Румынии, она звучит на кассете, в раздолбанной колымаге, на которой мы с Нарве едем из Сигишоары. С нами едут две сестры — учительницы из цыганского села.

Трубы и тромбоны, кларнеты и рожки, корнеты и тубы — адская музыка захватывает нас и доводит до исступления. На заднем сиденье мы выпиваем и горланим песни. Но румынские сестры останавливают машину и инструктируют нас, как вести себя в цыганских семьях. Просто диву даешься — кто сочинил все эти романтические мифы о цыганах? Встречаешь настоящих цыган, и все твои благодушные иллюзии насмарку. Новые впечатления обретают форму и вытесняют старые. Впрочем, и те и другие одинаково поверхностны и эфемерны.

Но в памяти вновь и вновь всплывает эта деревушка, эти картонные развалюхи вместо домов, непролазная грязь дорог, вопиющая нищета в самом центре Европы. Разве можно жить так, как живут цыгане? А ведь я всегда воображал, что у меня с цыганами много общего — бездомность, безденежье, чувство изгнания и одиночества. Но нет, оказывается, наши с ними понятия бедности и бездомности не совпадают. Мы слишком разные, чтобы понять друг друга.

Встречи требуют времени и откровенности, терпения и мужества, у нас нет ни того, ни другого. Мы приезжаем и уезжаем, мы едем удрученные и притихшие, из деревушки и обратно в дом, где нас приютила румынская семья. Здесь мы чувствуем себя привычно. Хотя и немного скованно.

Мы оказались в большом двухэтажном доме, с приличной мебелью и множеством книжных полок, с двуспальной кроватью и телевизором, ванной и террасой, с широкой лестницей, которая ведет в комнаты и на кухню. А женщины — мать, бабушка и две дочери, возятся с едой. И одеты они вполне цивильно, и смеются, и курят, пьют водку и сладкое белое вино, пунш с фруктами и лимонной водой.

Степенный глава семейства с напомаженными волосами бьет в ладоши. Мы заходим в дом. Идем через стеклянные двери в гостиную, а там накрыт огромный стол на двенадцать персон. Семья собрала друзей и закатила большой праздник в честь нашего отъезда. Еды и напитков вдоволь, музыка и танцы в придачу. И нам уже ничуть не стыдно. Мы уже навеселе, мы очень довольны и благодарны, мы жаждем приключений. Мы — богатая богема, у нас банковские карточки «виза» и норвежские паспорта, мы вполне благополучные странники, привилегированные путешественники, просто мы странствуем пешком и одеты как бродяги.

Я сижу в пабе в Аскволле и жду Нарве Скора. Он приедет автобусом из Фёрде, а утром мы с ним сядем на паром в Бремангере, чтобы провести несколько дней на побережье в Гротлере. Длинные белые песчаные берега и кристально чистая вода. Мы будем бездельничать, плавать и загорать. Мы будем болтать и спорить, как обычно. Мы будем лежать на песке и читать, как всегда, наблюдать за прохожими, ночевать на берегу, разводить костры, пить вино и водку. Что еще нужно для счастья?

Светит луна. Ночью нам сыграют «Сон в летнюю ночь» Шекспира. Что это будет — вступление к затянувшемуся празднику, к лету и приключениям? Или пьеса в пьесе, пролог к «Прежалостной комедии и весьма жестокой кончине Пирама и Фисбы»?

28

Сон. Что же это в сущности такое — сон? Я пробуждаюсь ото сна, я видел сон. Интересно, что же я видел во сне? Еще несколько мгновений назад я точно знал, что мне снится. И велел себе запомнить этот сон. Но теперь сон рассеялся. Я ничего не помню.

Он казался таким конкретным и сюжетным, словно все происходило наяву, в реальности, но как только я проснулся и открыл глаза, сон куда-то исчез.

Я потерял сон. Словно потерял ключи: я стою перед дверью и не могу войти в дом, в котором живу. Мне хочется попасть внутрь, я хочу домой, но ключей нет, они пропали. Я их не нашел. Я заперт снаружи, я стою перед домом, который арендую, я шарю по карманам. Извлекаю банковскую карточку, какие-то таблетки, мелочь — но никаких ключей. На какое-то время я стал бездомным, что же теперь делать? Лето, тепло, ночь, светит луна, что ж, буду спать на улице. Нахожу место в саду, под яблоней, укладываюсь на ложе из веток и пиджака, расстилаю свитер вместо одеяла. Лежу под деревом и смотрю сквозь ветви, светят звезды, слышно тревожное пение птиц, неужели они не спят?