Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [89]
Более того, среднеазиатские мусульмане иногда подавали прошения колониальной администрации и вовсе с целью избежать применения норм шариата. В частности, жалобы некоторых жителей Средней Азии касались таких исламских учреждений, как мечети и медресе. Следует считать данный феномен одним из проявлений исламского поведения жителей Средней Азии и воспринимать его как неотъемлемую часть общего культурного опыта быть мусульманином в русском Туркестане[641]. При изучении подобных дел мы можем воспользоваться аргументом, диаметрально противоположным аргументу Круза, а именно: русская колонизация привела к внедрению в Средней Азии новых форм знаний, а с ними и качественно иных моделей поведения. Вслед за Фредриком Бартом я использую термин «знания» для обозначения как экспертных сведений, которыми обладают правоведы и адвокаты, так и мысленных представлений рядовых подданных о правовом мире, в том числе о личных правах. Таким образом, важность данного исследования состоит не в отслеживании институциональных изменений исламского юридического поля, а в объяснении того, каким образом изменилось правосознание жителей Средней Азии.
1. Голоса обездоленных
На данный момент существует лишь несколько исследований, посвященных вакфам и касающихся темы отчуждения имущества. Во всех этих работах рассматриваются так называемые семейные вакфы в сложной взаимосвязи с исламским законом о наследстве. Мириам Хукстер, приводя краткое изложение данных исследований, отмечает, что «семейные вакфы, как обнаруживается, играли важную роль в создании отношений сотрудничества между родственниками по прямой линии, которые являлись в большинстве случаев исключительными владельцами добровольных пожертвований; однако семейные вакфы также могли быть причиной раздоров и напряженности внутри той же группы родственников по прямой линии или же породить конфликт между этой группой и теми родственниками, которые не являлись бенефициарами вакфа»[642].
В настоящее время под семейным вакфом (вакф-и ахли или зурри) обычно понимается один из правовых институтов, созданных мусульманскими правоведами в качестве инструмента передачи имущественных прав по наследству. Как и прижизненное дарение (хиба), добровольное завещание (васиййа) и отдельные акты передачи имущества (таслим)[643], институт семейного вакфа использовался для обхода исламских законов о наследстве – как правило, чтобы гарантировать передачу имущества родственникам по нисходящей мужской линии[644]. Если в результате учреждения вакфа доступ к семейному состоянию оставался лишь у нескольких привилегированных членов семьи, то их родственники, оказавшиеся в невыгодном положении, рано или поздно выступали против вакфа.
В ханафитской юридической литературе Средней Азии не проводится значительных различий между «благотворительными» (хайри) и «семейными» (ахли) вакфами. Категория «хайри» (благотворительные вакфы) включает в себя фонды, учрежденные на благо какой-либо мусульманской организации (а следовательно, и всех мусульман). Категорией «ахли» (семейные вакфы) обозначаются учреждения, ресурсы которых обеспечивают членов отдельной семьи[645].
В среднеазиатском юридическом языке вакфы различают по их владельцам. Так как понятие благотворительности в Средней Азии включало в себя материальное обеспечение родственников[646], правоведы Средней Азии часто выделяют категорию вакф-и авлад (или вакф-и авлади). В данную категорию входят вакфы, главными владельцами которых являются потомки (авлад) основателя; то есть доход от вакфного имущества в этом случае получают сыновья и дочери основателя[647]. На бухарском бюрократическом языке право потомков на получение дохода от вакфа называлось «расма-и авлад» или «расма-и сахм-и авлади». Самое раннее употребление данных терминов я встретил в одном исковом заявлении первой половины XIX века. Из этого документа мы узнаем, что потомки учредителя вакфа подали в суд на мутаваллия, заявив, что последний не смог уплатить им причитающуюся долю (сахм-и авлади)[648]. Похожие формулировки используются в текстах начиная с раннего периода российского правления в Средней Азии. Например, мы находим два указа (мубарак-нама) канцелярии эмира Музаффара (годы правления: 1860–1865), обязывающих судью провести расследование двух дел о предполагаемом злоупотреблении полномочиями со стороны мутаваллиев вакфов. Оба иска были инициированы наследниками основателей; в обоих случаях бенефициары заявляли, что мутаваллий не предоставил им законную долю дохода[649].
Термином «вакф-и авлади» может также обозначаться вакф, основатель которого поставил условие, что мутаваллия следует выбирать из его потомков[650]; при этом мутаваллий имеет право получать комиссионные за управление делами (хакк ат-тавлийа), обычно в размере десятой части (‘ушр) доходов вакфа. Должность мутаваллия в данном случае передается по мужской линии от поколения к поколению до тех пор, пока род не прекратится[651]. Основное различие между двумя вышеописанными интерпретациями категории «вакф-и авлади» состоит в следующем. В первом случае подразумевается вакф, доходы от которого расходуются на благо конкретной семьи; во втором, хотя определенные потомки учредителя и получают право на комиссионные, доходы вакфа идут на содержание мусульманских институтов и заработную плату их работникам
В 60–70-е годы XIX века Российская империя завершила долгий и сложный процесс присоединения Казахской степи. Чтобы наладить управление этими территориями, Петербургу требовалось провести кодификацию местного права — изучить его, очистить от того, что считалось «дикими обычаями», а также от влияния ислама — и привести в общую систему. В данной книге рассмотрена специфика этого проекта и многочисленные трудности, встретившие его организаторов. Участниками кодификации и — шире — конструирования знаний о правовой культуре Казахской степи были не только имперские чиновники и ученые-востоковеды, но и местные жители.
В книге анализируются армяно-византийские политические отношения в IX–XI вв., история византийского завоевания Армении, административная структура армянских фем, истоки армянского самоуправления. Изложена история арабского и сельджукского завоеваний Армении. Подробно исследуется еретическое движение тондракитов.
Экономические дискуссии 20-х годов / Отв. ред. Л. И. Абалкин. - М.: Экономика, 1989. - 142 с. — ISBN 5-282—00238-8 В книге анализируется содержание полемики, происходившей в период становления советской экономической науки: споры о сущности переходного периода; о путях развития крестьянского хозяйства; о плане и рынке, методах планирования и регулирования рыночной конъюнктуры; о ценообразовании и кредиту; об источниках и темпах роста экономики. Значительное место отводится дискуссиям по проблемам методологии политической экономии, трактовкам фундаментальных категорий экономической теории. Для широкого круга читателей, интересующихся историей экономической мысли. Ответственный редактор — академик Л.
«История феодальных государств домогольской Индии и, в частности, Делийского султаната не исследовалась специально в советской востоковедной науке. Настоящая работа не претендует на исследование всех аспектов истории Делийского султаната XIII–XIV вв. В ней лишь делается попытка систематизации и анализа данных доступных… источников, проливающих свет на некоторые общие вопросы экономической, социальной и политической истории султаната, в частности на развитие форм собственности, положения крестьянства…» — из предисловия к книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.