Идегей - [33]

Если в шёлк оденешься ты,

Всех сразишь красотой, мой сын.

Выше золота ценишься ты,

Твой колчан — золотой, мой сын!

У тебя светла голова,

Ум державный, — мурза, мой сын!

Словно золото, даришь слова,

О мой славный мурза, мой сын!

Коль учёных собрать прикажу,

Всех на чашу весов положу,

На другую чашу — тебя,

То окажешься ты тяжелей

Именитых учёных мужей,

Златоравный мурза, мой сын!»

Услыхав, что сказал Идегей,

В смысл вникая этих речей,

Сын решил, что на ханский трон

Будет он отцом возведён.

Но отец ему ханства не дал,

Да и сам он ханом не стал.

Нурадын горел как в огне.

Он сказал Идегею в ответ:

«То, что ты говорил обо мне,—

Это истина, спору нет.

Но не сделал ты мой удел

Столь высоким, как я хотел.

Сбруи нет у меня золотой,

Снаряжён я, как воин простой.

Кто я? Бия подвластного сын,

Ибо ханом не стал Нурадын.

Чем от подданных, вспомни сейчас,

Отличается властелин?

Для того, кто придёт после нас,

Я не сделаюсь образцом.

Хочешь быть мне добрым отцом?

Или ханом себя утверди,

Иль меня на престол возведи!

Или жизнь отними ты мою,

Или сам я тебя убью.

Уходи от моей руки,

Уходи, уходи в казаки!»

Нурадыну сказал Идегей:

«Не пойму я цели твоей,

Там, где я родился и рос,

В той стране как с кошкою пёс,

С Токтамышем ссорились мы.

Дрался с ним, как голодный волк,

Ибо в этом я видел свой долг.

У Барака, что был именит,

Я забрал таможенный мыт[101],

Токтамыша, чей предок Чингиз,

С трона ханского сбросил вниз,

Головы лишился злодей.

Я возглавил отважных людей,

Я вершины достиг золотой,

Воедино собрал народ,

Слил его я с Белой Ордой.

Отмечал я тех, кто храбрей,

Возвеличил богатырей.

Тех, кто бился, себя не щадя,

Тех, кто ведал дело войны,

Я поставил по праву вождя

Знатным бием иль ханом страны.

Даже дуб, если он одинок,

Человечьим не станет жильём,

Как бы ни был широк и высок.

Одинокий не станет джигит,

Если даже он смел и силён,

Знатным бием, — таков закон.

Ханом стать, мой сын, не мечтай,

Славолюбием не страдай.

Ты — один без народа, один!

Ты не лезь в вельможную знать.

Не могу я тебя понять:

Что за цель у тебя, Нурадын?»

Идегею ответствовал сын:

«Вижу я твой ангельский лик,

Что б ни делал, — всегда ты велик,

Что б ни делал, — всегда мне отец!

Почему оскорбляешь меня?

Почему унижаешь меня?

Оскорбления не потерплю,

Унижения не потерплю!

Я родился в буранный год.

Если перцем набьёшь мне рот,

Не заплачу я никогда.

Сладость сахара сердцу чужда

Да и горечь перца чужда.

Я острей, чем булатный нож.

Молоком меня обольёшь,—

А не сделаюсь я белей.

Кто я? Лев! Не свалишь меня,

Я свирепей, яростней, злей

Необузданного коня.

Не затянешь арканом, петлёй,

Я быстрей, чем скакун удалой.

Нет, со мной не справишься ты.

Смерть твоя — на моём копье,

От неё не избавишься ты!

Или ханом себя утверди,

Иль меня на престол возведи:

А не то уходи с моих глаз,

Уходи в казаки, уходи!»

Зазвенел Идегея глас,

Грянул гром семи небес,

Был ответ Идегея таков:

«Я ореховых выше древес,

Я до самых расту облаков,

Урагана я не боюсь:

Не сломает, не свалит меня.

Я как ясное лето смеюсь,

Я как молния полон огня.

Нурадын, если я рассержусь,

То заснуть я не дам тебе.

Если я с тобой поборюсь,

Одолею тебя в борьбе,

А поспоришь в беге со мной,—

Побежишь за моей спиной.

Нурадын, Нурадын, смирись,

К невозможному не стремись,

Ты не спорь, судьбе вопреки:

Не гони меня в казаки.

Если я тебя прокляну,

То и камни проклятье пронзит,

Небеса мой вздох поразит

И земли возмутит глубину!»

Тут вздохнул он, громкоголос.

Нурадын зашатался, упал,

Искривились и рот, и нос.

Сын Камала Джанбай произнёс:

«Нурадын — твой единственный сын.

Не сердись на него, Идегей,

Пощади его, пожалей».

И свой гнев Идегей одолел,

Пощадил его, пожалел.

Ожил сын и начал вставать.

Нос и рот распрямились опять,

И сказал он с гневом в глазах:

«Кто я? Облако в небесах!

И пока я дождём не прольюсь,

В небесах я не растворюсь!

Я от матери чёрным рождён:

Будет мылом мыть меня мать,—

Не сумею белым я стать.

От отца я отдельно рождён:

Пусть меня обучал ты с пелён,

Чтоб в большую попал я знать,—

Не дано мне чванливым стать.

Я из тучи вышел кривым:

Как ни будешь меня ломать,

А не сделаюсь я прямым.

Или ханом себя утверди,

Или в ханы меня возведи,

А не то — исчезни из глаз,

Уходи в казаки сейчас!»

Так ответствовал Идегей:

«Если неслух — единственный сын,

Это страшной войны страшней.

Если на душу, Нурадын,

Взял ты грех — с Джанбаем дружить,

С тем, кто души привык душить,—

Этим душу свою не спас:

Зложелатель в урочный час

До твоей доберётся души!

В день, когда я Калтая рубил,—

Чингиз-хана потомком он был,

А усы у него пучком

Надо ртом торчали торчком,

Крепость нашей страны он губил,—

Ты в степи стал ратным вождём,

Чтоб разрушить мой мирный Дом.

Град и крепость, что я воздвиг,

Ты задумал завоевать,

Ты привёл кочевников рать.

Но наступит судьбы поворот,

И другое войско придёт,—

Голове твоей не сдобровать!

Лишь тому, кто в пути, видна

И понятна дороги длина.

Тот, кто познал близь и даль,

Кто и радость познал, и печаль,—

Всем во благо, там, где пройдёт,

На пути своём град возведёт,

Пожирающий огонь сотворит,

Да рождающий злой в нём сгорит!

Плюнешь раз, — от плевка одного

Не получится ничего,

Плюнешь множество раз, — тогда

Мутным озером хлынет вода.

Ты запомни, мой сын, навсегда:

Там, где множество, — там беда!

Эй, Нурадын, Нурадын!