Идегей - [30]

Дал мне арабских коней боевых,

Дал мне множество шуб меховых.

Прошлых дней не вернуть, Ханеке,

О, не плачь, не рыдай в тоске.

Хана — родителя твоего,

Хана — властителя моего,—

Токтамыша настиг Нурадын,

С плеч его он голову снёс,

Голову Идегею привёз,

Под ноги Идегею швырнул.

Славно послужил ему сын,

И за службу свою Нурадын

У отца попросит тебя:

Нурадын, чей отец — Идегей,

Не отступит от цели своей!

Ханеке, Ханеке, мне внимай:

В час, когда войдёшь в Хан-Сарай,

К поясу привяжи кошму,

Чтоб широким врагу твоему

Показался твой узкий стан.

Увидав тебя, Нурадын

Пусть подумает: ты зачала.

Спросит он: „Чьи это дела?“

А ты: „Это сделал твой отец“.

Если нам поможет Творец,

На отца Нурадын нападёт,

Оба погибнут: и этот, и тот!

Мы избавимся от беды,

Нашим станет престол золотой,

И твой брат, султан молодой,—

Воцарится Кадырберды,

На века Токтамыша род

Власть, престол, страну обретёт!»

Как научил её Кин-Джанбай.

Ханеке вошла в Хан-Сарай,

К поясу привязав кошму.

Нурадын, увидав Ханеке,

(А держал он домбру в руке),

В потрясении произнёс:

«Это что?» — И в ответ ему

Ханеке, погладив кошму,

Молвила: «На этот вопрос

Может ответить твой отец».

И Нурадын поверил ей.

Угля сделался он черней.

В гневе направился туда,

Где на траве сидел Идегей,

Бросился, яростный, с криком: «А!»,

И домбра, что в руке была,

Не выдержала, взвилась,

Идегею попала в глаз.

Вылетел глаз от удара домбры.

Стал Идегей кривым с той поры.

ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

О том, что сказал Нурадыну раненый Идегей, и о том, как Нурадын покинул его.

Тяжко раненный сыном родным,

Идегей, ставший кривым,

Нурадыну сказал тогда:

«Как Чулпан — рассвета звезда,—

Нурадын, сияй и гори!

Да минует тебя беда,

Гору нартов ты покори!

Думал, когда тебя породил:

Радовать будешь ты мой взор.

Приказал я разжечь костёр,

Приказал я срубить кизил,

Чтоб изготовили колыбель,

В мире невиданную досель:

Сделать донышко из серебра,

А из золота кузовок,

А из бархата — тюфячок.

Навели резьбу мастерски…

Как же меня ты вознаградил?

О, зачем я тебя породил,

Лучше бы не родился ты!

Думал, когда родился ты:

Ныне мечты мои сбылись.

Лучших зарезал я кобылиц,

Шесть пировал счастливых дней,

Угощал учёных мужей,

Угощал и простой народ,

Нищих я кормил и сирот.

Дал тебе имя: Нурадын.

Думал: Светлая Весть — мой сын,

Он моё сердце осветил…

О, зачем я тебя породил,

Лучше бы не родился ты!

Радуясь дорогому сынку,

Запеленать велел в камку.

Думал: холоден куний мех,—

Запеленать приказал мальца

В шкурку из голубого песца.

Думая: лежать под тобой

Не достоин песец голубой,—

Я решил твою спинку и грудь

В шкурку из соболя обернуть.

А когда ты пошёл ползком,

Приказал обвязать пояском,

Нянь прогнал, учёных позвал,

Тех, кто письмо арабское знал:

Пусть их смысл тебе разъяснят.

Чтобы мудростью стал ты богат,

Чтобы с честью служил земле,

Отдал тебя в ученье мулле:

Этот старец был тем знаменит,

Что в обнимку с Кораном спит.

Милый жеребёночек мой,

Чтобы смело вступал ты в бой,

Воином бия сделал тебя.

Попросил, чтоб тебе, мальчуган,

Подарил тюбетейку хан,

Храброму чтобы воздал хвалу.

Чтобы ты привыкал к седлу,

Выбрал я для тебя скакуна,—

Аргамака из табуна.

Чтобы к одежде в урочный час,

Стали плечи твои привыкать,

Выбрал я для тебя атлас.

Чтобы силой грудь налилась,

Научил тебя вражью рать

С богатырской отвагою гнать.

Хану велел помчаться вослед,

Уничтожить его в бою:

Сам накликал на старости лет

Горе на голову свою!

На прикол ты поставил свою

О пяти тополях ладью.

Нурадын, ты единственным был

Жеребёнком пяти кобыл.

На сухую ветвь, Нурадын,

Дикому гусю велел ты сесть,

Ты на высохший ствол повелел

Лебедю сесть, — туда, где сесть

Даже коршун — и тот не хотел!

Ты в пустынной степи сухой,

Где человек не ступал ногой,

Повелел народу осесть.

Где твой разум? Где твоя честь?

Травам велел на лугах гореть,—

Где стада пасти будешь впредь?

Кровь на реку решил пролить,—

Как тебе жажду теперь утолить?

Ты аргамака загнал, Нурадын,—

Где коня дорогого найдёшь?

Сокола ты извёл, Нурадын,—

Где теперь ты другого найдёшь?

Бархат и мех ты осмеял,—

Шубу теперь из чего сошьёшь?

Верных друзей ты растерял,—

Где бойцов отважных возьмёшь?

Ханеке ты женой не назвал,—

Где красавицу к сердцу прижмёшь?

Голова моя снега белей,

Очи — кизиловых ягод красней.

Сына единственного любя,

Душу отдал бы ради тебя,—

Что же ты сделал? Выбил мой глаз!

Где же ты счастье найдёшь сейчас?

Где ты покой найдёшь для души?

От позора и от греха

Как ты душу очистишь, скажи!»

Гордую речь Нурадын повёл:

«Если поставил я на прикол

О пяти тополях ладью,—

Этим страну укрепил свою.

Если я у пяти кобыл

Жеребёнком единственным был —

То хотел, чтоб лилось легко,

Чтобы не высохло молоко.

Если на ветвь, где высох ствол,

Дикого гуся я возвеёл,

То промышлять я птицей хотел.

Если я на высохший ствол,

Где даже коршун злой не сидел,

Лебедя посадил, то смогу,—

Думал, — трепет внушить врагу.

Если в пустынной степи, где вовек

Не ступал ногой человек,

Я осесть призывал народ,—

Я избавлял его от невзгод.

Если в глуши, вдали от дорог,

Прошлогодние травы зажёг,—

Думал: стада я пасти смогу

На зелёном, сочном лугу.

Если кровью окрасил реку,—

К чистому припаду роднику.

Если я аргамака загнал,—

На Тулпара сяду верхом.

Если сокола я извёл,—

С беркутом поохочусь вдвоём.

Если бархат и мех осмеял,—

Я оденусь в китайский шёлк.