И вянут розы в зной январский - [88]

Так думалось ей, пока она бродила, исследуя спортивный городок. Был здесь и крытый бассейн для купания, и футбольное поле, и площадки для крокета – неудивительно, что сюда съезжались люди со всех окрестных пригородов. Бассейн манил Делию особенно: ей ни разу еще не доводилось плавать. На Тасмании они редко выбирались к морю, да и что там за купание – ветер и лед, говорил отец; застудишь почки. Как она завидовала Агате, читая в ее письмах о школьных экскурсиях на побережье…

Стоило вспомнить о сестре, как опять защемило сердце. Это чувство преследовало ее все последние дни, с самого побега. Оно то отступало под напором деятельной, чуть суматошной поддержки, которой окружали ее друзья, то вновь накатывало. Достаточно было мелочи, совсем, казалось бы, посторонней – как та злополучная чашка, расписанная одной из художниц. «Забудьте о реализме в прикладном искусстве, – сказала Ванесса. – Он омерзителен». А Делии при взгляде на скупые, почти геометрические линии, которыми обрисована была алая телопея, вспоминался парадный Агатин сервиз с цветками вишни, и душа разрывалась на части. Что Агата теперь напишет отцу? Какой страшный выбор: или честно все рассказать, приняв на себя всю тяжесть его гнева, или лгать, что все хорошо, пока правда не всплывет сама. Но мучительней всего была мысль, что исправить ничего уже нельзя. Она готова была вернуться с повинной и просить прощения у сестры, но отъезд в таком случае был бы неизбежен.

Как теперь ехать к Вейрам в таком настроении? – с тоской подумала Делия – и спохватилась: им ведь надо успеть на поезд! Она поспешила обратно; издалека увидела, что обе подруги уже ждут ее у калитки перед теннисными кортами, и припустила чуть ли не бегом. Опоздают, опоздают!

По счастью, станция находилась рядом, за торговой улицей, где высилась серокаменная церковь с белым шпилем. Железное полотно проходило над дорогой, и нужно было подниматься по лестнице, чтобы попасть на открытую всем ветрам платформу. По виадуку уже грохотал поезд, волоча за собой дымный шлейф. «В последний!» – прокричала Ванесса сквозь шум. Вагоны были новые, тейтовские, и отыскать компанию не составило труда. Они сидели в некурящем отделении – Грейс, Паскаль и с ними молодой темнобородый мужчина в очках. «Ниниан Пирс», – представился он Делии чуть ядовитым тенорком, который тут же развеял исходившее от него благообразие. Усевшись напротив, она принялась искоса рассматривать нового знакомца. Его лицо и руки выглядели довольно ухоженными, как у городского жителя, но черный шевиотовый костюм был изрядно поношен и местами лоснился. Когда все поднялись – ехать было совсем недалеко – обнаружилось, что росточка он небольшого и ходит, смешно заложив руки за спину.

У станции они погрузились в извозчичью вагонетку и вскоре добрались до знакомой улицы, обсаженной пятнистыми платанами. Обе борзые выбежали к воротам, дружелюбно обнюхали каждого и вернулись на веранду, где стоял, поджидая гостей, Эдвин. Видно было, что он смущен, хоть и пытается скрыть это за нарочитой сдержанностью. Поздоровались, церемонно и настороженно, и вошли в холл, сразу сделавшийся тесным.

– Вы точны, как часы, – весело приветствовал их мистер Вейр. – Добрый день, мисс Делия. Мисс Вонг Чи, как неожиданно снова вас видеть.

– Неужели вы помните моя имя? – удивилась Фрэнки.

– Помилуйте: единожды запомнив такое имя, трудно его забыть.

– Ты, кажется, что-то обещал мне, – вмешалась Ванесса, и он мигом подчинился – не без удовольствия, как взрослый позволяет ребенку взять над собой верх в игре.

В гостиной уже был накрыт чайный столик. Кресло, в котором обычно сидела тетка – плюшевое, с подушками под спину и толстыми валиками вместо подлокотников – пустовало, и это сразу бросилось в глаза. Бывают такие люди: их присутствия не замечаешь, но как только они исчезают, ты понимаешь, что привык к ним. Сейчас тетка, должно быть, шевелила спицами в другом кресле и в другой гостиной, за семьдесят миль отсюда. Она постоянно что-то вязала – покрывальца, теплую одежду для бедняков, которым помогала методистская миссия. Когда-то, говорила Ванесса, они сидели вот так вдвоем – бабушка пряла, Хильда вязала, и было в этом что-то изначальное.

Появилась горничная, неся кипяток и два больших блюда с бутербродами и кексами. Угощение было как нельзя кстати: питались художницы кое-как, нередко ограничиваясь только завтраком и ужином. Поселившись в Темпл-корте, Делия взяла стряпню на себя, но много ли наготовишь на примусе? Когда девушкам надоедали яйца и консервы, они ходили в шестипенсовые забегаловки, которых в городе было видимо-невидимо.

Ванесса, уже без перчаток и шляпки, но по-прежнему в белом теннисном платье, разливала чай. Тем временем мистер Вейр, которому явно приятна была роль хозяина дома, сменил насмешливо-любезный тон на дружелюбный и завел подобающую случаю беседу.

– Чем вы занимаетесь, мистер Пирс? – спросил он.

– Я биограф.

– В самом деле? И о ком же вы пишете?

– О Маркусе Кларке.

За лаконичностью ответов Делии почудилась скорее склонность гостя к четкости формулировок, чем необщительность. Обилие вопросов, казалось, совсем его не раздражало, и так, каплю за каплей роняя, он рассказал о себе. Работал то там, то сям – почтальоном, клерком; по вечерам сидел над книгами в библиотеке, получая таким способом образование – как многие, добавил он с усмешкой. Стал писать статьи в газеты, так и дорос до литературной деятельности.