И вянут розы в зной январский - [87]

– Ты не знаешь, что случилось с Делией? Её искала сестра сегодня утром.

Ванесса повертела вилку в руках, словно не решаясь открыться, и после долгой паузы сказала:

– Делия сбежала из дома.

Вот это номер, подумал он и снова, как на том давнем концерте, ощутил прилив изумленного восхищения.

– Ты шутишь.

– Совсем нет. Сестра хотела отправить ее обратно в Лонсестон. Ты бы уехал на ее месте?

Он представил эту сцену: Агата, уверенная, что он задумал ей отомстить, спешит отослать сестру подальше от греха. Это все разумно и понятно. Однако Ванесса права: кто захочет променять столицу на тасманийскую глушь?

– Где она собирается жить?

– Пока у друзей. А потом мы постараемся снять студию.

– Мы?..

Ванесса положила вилку и откинулась на спинку стула.

– Я ухожу, Джеффри.

– В каком смысле?

– В прямом. Собираю чемодан и ухожу. Я не могу так больше жить. Меня душит Кэмбервелл, душит этот дом.

– И ты думаешь, отец позволит тебе уйти?

– Пусть закопает меня живьем, если хочет, чтобы я осталась.

Она смотрела на него в упор – спокойная и торжественная, как титульный лист. Очевидно, побег Делии вдохнул в нее силы.

– И чем ты будешь заниматься?

– Найду работу и вернусь в художественную школу.

– Какую работу, Несса? Ты же с утра до вечера в мастерской.

– В этом все и дело. Мне придется уйти оттуда – хотя бы на время.

Уйти! Он продолжал зачем-то слушать ее негромкую, чуть сбивчивую речь – о том, что ей нужно сделать перерыв, отдохнуть от декоративности и попробовать стать настоящим художником. Но когда настала тишина, его охватила злость. Каких трудов ему стоило уговорить отца, чтобы тот оставил Ванессу в мастерской! Убедить, что ее работа важнее всего, что нельзя вот так вот взять и обескровить бизнес…

– Ты не можешь уйти, – сказал он твердо. – Во всяком случае, сейчас.

Ванесса нахмурилась, удивленно и недоверчиво.

– Но ведь ты поддержал меня! Тогда, за столом…

– Поддержал, потому что считаю, что женщина вольна писать картины, если ей хочется. Но почему ты думаешь только о себе? Мы платили за твое обучение не для того, чтобы ты бросила работу через год! Черт возьми, Несса, тебе ли жаловаться? Чего ты хочешь – еще славы? Ты и так без пяти минут лучший эмальер в Австралии.

– Да причем здесь слава? – она выглядела растерянной. – Я хочу выразить то, что у меня внутри, свои мысли и чувства. Мне тесно в рамках…

Она хотела сказать что-то еще, но оборвала себя. Оперлась локтем о стол, потерла висок и добавила тихо:

– Мама бы меня поняла.

– Мама, – возразил он с нажимом, – пожертвовала всем ради семьи.

Подошла курносая официантка с двумя тарелками супа, и в разговоре естественным образом наступил перерыв. Это было кстати: еще чуть-чуть – и он бы помянул «Психопатию», после чего все скатилось бы в обиды и перепалки. А сейчас главное – не выяснить отношения, а удержать Ванессу за верстаком. Но как это сделать? Будь на ее месте кто-то другой, он не стеснялся бы в средствах; но ее, сестру, шантажировать и запугивать, даже зная все слабые места… Он отбросил эту мысль с отвращением, точно паука стряхнул.

– Не ожидал, что ты так со мной поступишь, – сказал он сухо. – Я столько прикрывал тебя, столько плел небылиц, чтобы объяснить твои отлучки. Это свинство, Несса, по-другому не скажешь.

– В детстве ты больше помогал мне, но не попрекал этой помощью.

По ее голосу Джеффри понял: она дрогнула. Да, подумал он, не поднимая глаз; это правда. У него не возникало и мысли встать на другую сторону, если она с кем-то спорила. Если Боб ненароком обижал ее своей добродушной слоновьей неуклюжестью, это был лишний повод сцепиться с ним. А когда, шестилетней, она попала в мастерскую и тайком набила карманы драгоценными камнями, он ни слова никому не сказал, а вместо этого улизнул с ней на улицу через магазин. Они стояли по колено в луже – это был год большого наводнения – раскладывали камни на ладонях и смотрели, как на них играет солнечный свет.

– Слушай, – сказал он, – давай придумаем другой выход. Без скандала тебя не отпустят, а я попробую их уломать. Сниму тебе лучшую студию в Мельбурне. А ты останешься в мастерской. Пусть не на каждый день – это мы еще обсудим. Будешь жить в городе, не придется тратить время на дорогу…

На ее лице появилась тень сомнения; но, по крайней мере, она не отвергла предложение сразу. Надо было срочно бросить на весы еще что-то, покуда они колеблются.

– А хочешь, пригласим твоих друзей на следующей неделе? Когда еще выпадет такой случай, что все в отъезде?

– Какие глупости, зачем им встречаться у нас? – возразила она; но затем, чуть подумав, добавила: – Тем более что прислуга наверняка проболтается.

– Прислугу я беру на себя.

Ванесса испытующе посмотрела на него.

– Но ведь ты не любишь моих друзей. Я не хочу, чтобы ты опять начал на них нападать и все испортил.

– Как можно? – сказал он с укоризной. – Я буду тише воды, ниже травы.

Весы снова качнулись и замерли, подрагивая чашами. Но тут принесли мясо, и разговор пришлось отложить.

32. Хоторн

Небо было, как слоеный пирог: у самого горизонта лежало рыхлое кучевое облако, перечеркнутое перистым, длинным и серым, а сверху понемногу наползало еще одно, легкое, будто взбитые сливки. Хотелось запечатлеть это, но, увы – не владела она ни кистью, как Ванесса, ни фотокамерой, как Фрэнки. Впрочем, и они были сейчас вооружены лишь зрением, да памятью, да еще теннисными ракетками, которые на время лишили их способности к безмятежному созерцанию. Удары наносились в молчании, нестройным эхом откликались соседние пары – с полдюжины мячиков летали над сеткой, то опускаясь к зелени корта, то взлетая в небесную синь. Сама она в жизни не держала ракетки, а здесь, на виду у посторонних, пробовать стеснялась. Чтобы занять себя, прошлась до крикетной площадки, где белели фигуры играющих; постояла у эстрады, слушая духовой оркестр. Чуть поодаль группа девушек так азартно гоняла мяч хоккейными клюшками, что невольно потянуло в самую гущу. А что, собственно, ей мешает? Сейчас – понятно, нет денег, все зыбко и неустроенно; но потом, когда жизнь наладится (а она ведь должна наладиться?) нужно непременно приехать сюда и вступить в клуб.