И вянут розы в зной январский - [136]

Она сама вынесла свои коробки и чемоданы в холл. Витражное окошко над дверью горело изумрудным и ярко-красным – пышная телопея дразнилась яркими цветками, словно живая. Надев шляпку, Делия тихонько подошла к хозяйской спальне и заглянула внутрь. Агата, стоявшая над кроваткой, приложила палец к губам.

«Ты уже собралась?»

«Да. Хочу приехать в порт пораньше: боюсь, будет много возни с багажом».

Она кивнула в ответ. Делия на цыпочках приблизилась к кроватке, взглянула в последний раз на умиротворенное личико, полускрытое складками голубой фланели, и бесшумно покинула комнату.

Высокие кожаные ботинки застегнуты на все пуговицы. В сумке – билет, паспорт и кошелек. Перчатки – новые, лайковые, глухо-черные, словно сажа от пожарища. Она купила их вчера: те шелковые, что она носила в первые месяцы приезда, давно истрепались – так часто приходилось ей бывать на людях во время своего первого, ненастоящего, легкомысленного траура. Служанка и Тави помогли ей вытащить вещи на крыльцо. День выдался чудесный: ветер, переменившись, начал дуть с юга и вместе с прохладой нес невыразимо приятный запах соленых волн. Все эти две недели, живя у Агаты, Делия не могла надышаться морским воздухом. Тихий район, где молодожены сняли коттедж в прошлом году, узкой полосой тянулся между обширным парком и набережной, и это было лучшее место из всех, что она видела в Мельбурне.

«Что-то соседа нашего не видно, – озабоченно сказала Агата, тронув ее за плечо. – Может, сходить за ним? А то вдруг забыл».

Но Делия уже слышала скрип далеких ворот и хруст колес по гравийной дорожке. Степенно и неспешно, словно катафалк, экипаж выплыл из-за угла. Это была охотничья двуколка, запряженная большеголовой седенькой лошадкой. Возница казался под стать ей: борода его была такой же масти.

– Всё поместится! – прокричал он, проворно спрыгнув на землю. Он всегда говорил с Агатой громко, как со своей туговатой на ухо женой. – У вас и вещей-то нет совсем.

Делия и глазом не успела моргнуть, как часть ее пожитков скрылась в собачьем ящике под сиденьем, а остальное было привязано к заднику двуколки; и когда сосед воскликнул: «Вот и всё!», она поняла, что это действительно всё. Сейчас она простится с родными – быть может, навсегда.

– Ты всегда уходишь, – выдохнула Тави, крепко прижавшись к ней.

– Прости. Я бы хотела быть с вами, но в жизни все так сложно… Ты потом поймешь. Ты не забывай меня, ладно?

Ей думалось – все в душе онемело, как немеет отбитая рука или нога; но оказалось, что она по-прежнему может чувствовать боль, и, разомкнув объятья, Делия больше не пыталась удержать улыбку на лице.

«Обязательно напиши», – сказала Агата. Она никогда не умела прощаться, и все их расставания в лонсестонском порту были неловкими и преувеличенно-бодрыми.

«Я буду писать с каждой стоянки. И потом тоже. Не волнуйся за меня».

Последние поцелуи, судорожное пожатие рук – и вот она уже смотрит на них с высоты двуколки, и все прежнее, знакомое понемногу отступает, как вода во время отлива. Чистенький беленый домик катится прочь, а после поворота и вовсе теряется из виду, и во всю ширь открывается безбрежная морская синева. Отсюда уже виден порт и океанские пароходы-исполины, стоящие у длинного причала. Всей езды – каких-то десять минут; нет времени проститься с городом, да и где тот город? Только башни угадываются на горизонте: Независимая церковь, Шотландская церковь, и где-то дальше, невидимые, но накрепко запечатленные в памяти – универмаг «Болл и Уэлш», купол вокзала и Австралийский дом с его разграфленным фасадом и острым шпилем на углу.

– На родину едете? – осторожно нарушает тишину старичок: траурное платье пассажирки удерживает его от попыток скоротать разговорами и без того короткую дорогу.

– Да, – отвечает Делия.

– Это правильно.

Низкий гудок всколыхнул прозрачный воздух. Порт был уже рядом, и все чаще попадались им экипажи и авто, стоявшие у обочины приморского бульвара. Шум постепенно нарастал: катили по рельсам вагонетки, заваленные мешками, людские голоса сливались в монотонный гул, какой царит обычно на больших рынках да в таких вот местах встреч и расставаний. Они подъехали к причалу так близко, как смогли, и старичок помог Делии выгрузить вещи.

– Вас кто-нибудь провожает? – спросил он, заметив, что она беспокойно озирается по сторонам.

– Да, друзья… Вы не волнуйтесь, я не потеряюсь. Спасибо вам!

Их не было, казалось, целую вечность. Делия успела не на шутку встревожиться и с надеждой всматривалась в каждое лицо, когда из толпы вынырнула Фрэнки. Вслед за ней появились Грейс, Пим, еще кто-то. Каждая несла по чемодану и картонке, так что со стороны можно было подумать, что они едут всей честной компанией. Делия хотела спросить, где Ванесса, но взгляд упал на высокую худую фигуру в черном, и слова застряли в горле. Этот цвет не шел ей чудовищно, делая лицо похожим на посмертную маску; и все-таки она надела траур. Значит – простила.

– Господи, а где же остальные? – воскликнула Делия, увидев в руках Ванессы большой плоский предмет, обернутый бумагой и перетянутый бечевкой. Две, от силы три картины!