…и тогда снег покрыл виноградники - [7]

Всё дело в моём роде. Предок мой Адам и жена его Ева, оставшись в живых после сражения при Скрижалях, пошли иным путём, чем все. Они решили проповедовать любовь без слов. Продав одежды свои и купив у первого нищего его тряпьё, отправились они в город Ромул, самый населённый в то время. Там родилось у них двое сыновей, от них и пошёл далее наш род. Адам и Ева стали нищими. Они просили милостыню, пробуждая тем самым у подающих любовь к ближнему. Ибо только подаяние можно назвать бескорыстной любовью, особенно тогда, когда просящий не приятен человеку ни внешним видом, ни грязными лохмотьями, ни образом жизни своей. Многие века род наш занимался нищенством, и как ни странно это прозвучит, именно подающие спасали свой мир от гибели. Так продолжалось бы, уверен, и дальше, но беда в том, что я — последний в своём роду. Детей у меня нет, слабая природа моя не дала мне способности зачать ребёнка. И я знаю, что послезавтра умру…

Прежде чем читать письмо дальше, спроси у профессора, что он думает об услышанном».

   Дареджан опустила письмо на стол и вопросительно посмотрела на Сергея Алексеевича. Вид у профессора был задумчивый. Он медленно провел по своей бородке ладонью и спросил:

   — Ты хорошо знаешь этого сапожника… как его, Мойшу?

   — Да, — удивилась вопросу девушка.

   — И что, он действительно хороший мастер?

   — Причём тут сапожник?!

   — Думаю отдать ему в починку походные сапоги… Если уж перед смертью человек благодарит сапожника, значит, это большой мастер!

   — Сергей Алексеевич!!!

   — А… ты про письмо? Бред, конечно. Точнее, сказка. Помнишь, мы за обедом о сказках говорили? Ну, вот это оно самое. Тут любопытно лишь про битву у Скрижалей. Я о том не слышал.

   И он снова провёл ладонью по своей бородке. В ответ Дареджан обожгла Сергея Алексеевича ядовитым взглядом и продолжила чтение.

«Передай профессору, — писал Кондратий, — что Мойша — лучший сапожник во всей Тавриде. Я знаю, я двенадцать лет наблюдал за его работой. Так что пусть смело чинит свои сапоги. Теперь разорви письмо на две части и одну отдай профессору. Рви, не сомневайся!»

   Девушка свернула листок и, взяв со стола нож, аккуратно разрезала его на две половины. Верхнюю отдала Сергею Алексеевичу, а нижнюю продолжила читать. Но не сразу. Ей пришлось отыскивать строки, на которых она остановилась, потому что обе половинки письма содержали его полный текст.

«Как вы уже убедились, письмо это обладает теми же свойствами, что и осколок Скрижалей, который я тебе передал. Сергей Алексеевич, церзиум — не материал. Церзиум, говоря вашим языком, технология. Скрижали были сделаны из обычного камня. Зная о приближающейся смерти, я хочу сделать три последних своих дела.

Во-первых, я хочу передать вам осколок Скрижалей и рассказать о технологии церзиума. Подробно о ней в понятных вам терминах записано мелким шрифтом и невидимыми чернилами на обороте листа. Как проявлять невидимые чернила, вы знаете, а шрифт разглядите под оккиолином. Здесь же скажу лишь, что свойство сохранять всю информацию при расщеплении — только половина свойств церзиума. Проблема, с которой вы столкнулись при изучении этого осколка в том, что видны только несколько крупных рун, а вся остальная надпись столь мелка, что не помогает самый мощный оккиолин. Это действительно так. Но церзиум обладает ещё одним удивительным качеством. Если склеить два кусочка Скрижалей, то текст на них сообразно увеличивается. Из поколения в поколение мы разыскивали утерянные осколки священного камня, и теперь их достаточно, чтобы склеив, восстановить полную запись в зримом человеческому глазу виде. Указание, где они хранятся — также на обратной стороне листа. Восстановите Скрижали, профессор — вот ваша истинная роль в Истории. Я не уверен, что это спасёт мир после моей смерти, но должен использовать мельчайший шанс. Думаю, вне зависимости от вашего отношения к моему письму, эта работа будет для вас интересной.

Во-вторых, используя свой угасающий дар убеждения, я породнился кровью по древнему обычаю с нищими заброшенных доков. За моим гробом пойдут мои кровные братья — несколько сотен человек. Я не знаю, будут ли считаться они перед Всевышним продолжением моего рода, но очень надеюсь на это.

И, наконец, в-третьих. Возможно, где-то ещё живы потомки второго сына Адама. Мы потеряли связь с ними четыре поколения назад, и считаем род их пресечённым. Но достоверно это неизвестно. Поэтому умоляю вас ради блага вашего и всех людей Земли: не забывайте нищих! Пока вы подаете им — сирым, убогим, пьяным, безобразным и отталкивающим, — любовь к ближнему не умрёт среди вас и снег не покроет виноградную лозу.

Кондратий из рода Адама, потомка Гефера,

пятый день третьей декады первого месяца года, город Ахтиар».

Дочитав письмо до конца, Дареджан смахнула слезу и отвернулась. Она долго смотрела на стекающее за город солнце, на ещё голые деревья в саду, на зажигающиеся и гаснущие в соседних домах окна… Профессор тоже молчал, о чём-то задумавшись. Затем резко поднялся из-за стола, опрокинув на брюки чашку с недопитым чаем бай-хао иньчжень, собираемым в далёкой провинции Фуцзянь, громко выругался, назвал письмо сентиментальным бредом умирающего и отправился в лабораторию изучать формулы, записанные невидимыми чернилами на обратной стороне листа. А Дареджан всё сидела и сидела — почти до самой Луны, и лишь тогда, накинув на себя тёплую вязаную кофту, отправилась по ночным улицам Ахтиара через весь город домой.