И снова про войну - [4]
— Что, ранило? — И — счастливо рассмеялся: — Долго жить будешь, Андрюха! — Пояснил: — Осколок мины.
Осколок был небольшим, — у страха глаза оказались больше, — но выглядел он ужасающе: кусок острого, скрученного винтом металла.
Я глянул на свои солдатские штаны и вроде бы вздохнул, что вот, мол, дыра.
Миномётный обстрел прекратился внезапно. Тишина, даже не подумаешь, что так может быть, больно ударила по ушам.
Сержант тут же аккуратно приладил винтовку — ствол в поле, приклад в плечо — и стал ждать.
Минут десять звенящей тишины показались мне вечностью. И я тоже ждал атаки фашистов, даже не пытаясь представить себе, как это может выглядеть и что может случиться со мной. В итоге, вздрогнул не от звуков стрельбы, которой не случилось, а опять от голоса.
Сержант, убирая винтовку с бруствера, улыбнулся — повторил:
— Жить, Андрюха, будешь долго. Это они, гады, нас только пугают, хвастаются, что у них всего навалом: и самолётов, и мин…
Со стороны леса раздался шорох — к нашему окопу кто-то полз.
— Смена, — пояснил сержант. — Вместо Сёмы.
Красноармеец лет тридцати, с шикарными чёрными усами под носом, занял наш окоп, а мы с сержантом отправились в лес. Сначала ползком, затем шли, пригибаясь, а потом сержант выпрямился в полный рост и разрешил мне сделать то же самое — разрешил так, своеобразно:
— Хорош грибы искать, здесь их нет, не на Урале!
Я никогда раньше не видел этот пулемёт так близко. В кино — сколько угодно, на картинках в разных книжках про войну — много. Но вот так, чтобы потрогать рукой кожух, коснуться ручек, взять ленту с патронами, — ух!..
— Нравится? — спросил меня сержант.
Это был уже другой младший командир. Первого вызвали к начальству, и он оставил меня на попечение пулемётчиков.
Пулемётов было два. Два «максима»[2]. Всё, что осталось от пулемётной роты — один взвод.
Пулемётчиков тоже осталось немного — пять человек. Сержант — не тот, который первый, а второй — был за взводного, то есть за командира взвода. Первым расчётом командовал младший сержант — у него в петлицах красовался один треугольник[3]. В подчинении младшего сержанта имелся один красноармеец. Вот и весь расчёт, хотя, по словам сержанта, раньше пулемётчиков в расчёте было пять человек.
— А где др… — начал я и осёкся — понял, где другие; война же!
Взводный мой вопрос понял иначе. Мол, где люди из другого расчёта? Ведь второй «максим» стоял в гордом одиночестве!
— За обедом ушли. Оба. Я так решил. Пусть отдохнут.
— А я могу… — замялся я, даже не надеясь на чудо.
— Чего? — удивился сержант.
— Это, — выдавил я из себя. — Помочь.
— Помо-очь! — протянул сержант. И качнул головой, и развёл руками: — Ну-у…
Так в моих руках оказалась патронная лента. Без патронов. Их нужно было в ленту вставлять. В специальные такие кармашки — как раз под патрон.
Лента была из ткани, вроде бы брезент. Патроны лежали в обыкновенном ведре. Много, с горкой.
— Бери, вставляй вот так, — показал мне красноармеец — второй номер расчёта. — Вот так, вот так, — говорил он, и я следил за движениями его рук. — Как наберёшь всю ленту, отдашь мне, я проверю, потом в коробку уберу.
— А сколько? — спросил я.
— Чего сколько? — красноармеец хмуро уставился на меня; был он какой-то грустный, пожалеть хотелось.
— Сколько патронов надо вставить? — уточнил я.
— Двести пятьдесят, — последовал короткий ответ.
Ленту я собирал долго — пальцы устали, но справился и, довольный, передал, наконец, второму номеру. Тот быстро, но тщательно — несколько штук поправил — осмотрел ленту и качнул головой:
— Годится! — А потом вдруг оглянулся, кинул взгляд по сторонам и прошептал мне: — Слушай, если меня убьют…
Взводный и командир расчёта были рядом — услышали. Оба в голос рявкнули:
— Митяй, ты опять?!
— Да чё вы! — рассердился красноармеец. — Я ведь не хороню себя!
— Да ты уже сотый раз за два дня! — возмутился сержант.
— Да-а… — протянул Митяй. И махнул рукой, мол, ну вас всех: — Я ведь хочу, чтобы дома знали, где похоронят…
И все вдруг замолчали.
Я не знал, что сказать или спросить, и взялся за вторую ленту. Полез в ведро за патроном. Затем взял второй, третий…
Издалека послышался шум шагов. Он приближался. Вскоре между сосен показались два человека. Они шли к нам. Первый — торопясь. Второй — медленно.
Он вообще был нетороплив. Красноармеец Черепахин. Мой дед.
— Жизнь научила, — сказал он мне потом в одной из пауз, когда не стреляли ни фашисты, ни мы. — А поначалу-то шебутным был.
Жаль, но говорил он мало. Почти ничего не рассказал о себе…
На обед были щи.
Я ничего не едал вкуснее, хотя в котелке плавали лишь куски говядины и листы капусты. Ну, ещё посолено было в меру.
— Хороший нынче обед, — радовался взводный. — Последний раз так сытно дня три назад ели. Или четыре? — задумался он, удивляясь. — Надо же, забыл!
— Четыре, — вставил своё слово Митяй. От еды он веселее не стал — так же грустно смотрел по сторонам и в котелок. Хорошо, запасливым был — поделился со мной ложкой. Ещё и обрадовал: — Себе оставь. Пригодится. Глядишь, добрым словом помянёшь. Потом…
— Опять?! — чуть ли не взвыл взводный.
Первый сержант, с которым я сидел в окопе, так и не появился. Дела не дали или решил, что я уже не пропаду… В общем, я остался с пулемётчиками. Я остался бы с ними в любом случае, ведь здесь был мой дед!
В центре повести — двое детей, Василёк и Зинка, оказавшиеся по воле судьбы в водовороте событий Великой Отечественной войны. Не ради похвалы, не ради медали, не ради подвига они жертвуют собой — за победу и свободу родной страны и своих близких. Мужественно и стоически делают они выбор, который не под силу порой и взрослым, и выдерживают один из важнейших экзаменов жизни — на человечность.Книга предназначена широкому кругу читателей, может быть использована школьными преподавателями на уроках мужества и патриотического воспитания подрастающего поколения.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Нада Крайгер — известная югославская писательница, автор многих книг, издававшихся в Югославии.Во время второй мировой войны — активный участник антифашистского Сопротивления. С начала войны и до 1944 года — член подпольной антифашистской организации в Любляне, а с 194.4 года — офицер связи между Главным штабом словенских партизан и советским командованием.В настоящее время живет и работает в Любляне.Нада Крайгер неоднократна по приглашению Союза писателей СССР посещала Советский Союз.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.
С годами люди переосмысливают то, что прежде казалось незыблемым. Дар этот оказывается во благо и приносит новым поколениям мудрые уроки, наверное, при одном обязательном условии: если человеком в полной мере осознаётся судьба ранее живших поколений, их самоотверженный труд, ратное самопожертвование и безмерная любовь к тем, кто идет следом… Через сложное, порой мучительное постижение уроков определяется цена своей и чужой жизни, постигается глубинная мера личной и гражданской свободы. В сборник «Звонница» вошли повести и рассказы о многострадальных и светлых страницах великой истории нашего Отечества.
В книгу вошли три документальные повести и две статьи, посвященные трагической судьбе и гибели великих национальных поэтов России. В документальной повести «Сердечная и огнестрельная раны Пушкина» рассказывается о последних месяцах жизни Александра Сергеевича, тяжелой преддуэльной ситуации, которая сложилась в январе 1837 года, о коллективной травле поэта голландским посланником Геккерном и «золотой» молодежью Петербурга. Скрупулезно раскрыты условия и ход дуэли между А. С. Пушкиным и Ж. Дантесом, характер ранения поэта, история его последней болезни.
Имя Максима Дуленцова относится к ряду ярких и, безусловно, оригинальных явлений в современной пермской литературе. Становление писателя происходит стремительно, отсюда и заметное нежелание автора ограничиться идейно-художественными рамками выбранного жанра. Предлагаемое читателю произведение — роман «Диамат» — определяется литературным сознанием как «авантюрно-мистический», и это действительно увлекательное повествование, которое следует за подчас резко ускоряющимся и удивительным сюжетом. Но многое определяет в романе и философская составляющая, она стоит за персонажами, подспудно сообщает им душевную боль, метания, заставляет действовать.
Действие нового романа-расследования Юрия Асланьяна происходит в 1990-е годы. Но историческая картина в целом шире: перекликаются и дополняют друг друга документальные свидетельства — публикации XIX века и конца XX столетия. Звучат голоса ветеранов Великой Отечественной войны и мальчишек, прошедших безжалостную войну в Чечне. Автор расследует, а вернее исследует, нравственное состояние общества, противостояние людей алчных и жестоких людям благородным и честным. Это современное, острое по мысли, глубокое по чувству произведение. Книга рассчитана на читателей 18 лет и старше.