И снова про войну - [3]

Я надел. Всё, естественно, было велико: и штаны, и верхнее. Штаны, кстати, пришлось держать руками, иначе спадали. Выглядел я, наверняка, нелепо.

— Сапог нет, — выдохнул солдат. — Извини.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Ремень бы ещё — помолчав, вздохнул раненый. — Да нет. Бечёвку… Здесь глянь, — он шевельнул пальцами правой руки. — В повозке.

Я нашёл бечёвку — несколько кусков: два раза крутанул вокруг штанов, завязал на бантик. Так же обмотался и сверху — по гимнастёрке.

— Вот и хорошо, — сказал солдат и застонал, видно было, что боль схватила ещё сильнее. — Ты, парнишка… вот что… — Голос раненого сошёл на хрип. — Слушай. Вот что. Ты… Я, это… не выживу. Передай моим. В Кунгур. Мои там… рядом с вокзалом…

— Адрес давайте, — сказал я, вздрогнув от того, что услышал название знакомого города. — Я напишу.

Как напишу? На чём? Чем? Откуда? Куда? Дойдёт ли письмо? Я не понимал, до конца не осознавал происходящего, но солдату пообещал, нельзя было иначе:

— Я напишу! Давайте адрес. И кому написать, говорите.

— Жене… Деткам… — прохрипел солдат. — Кунгур… Там…

Потом я с ужасом смотрел, как он… молчал. Молчал. Глаза — неподвижные — смотрели прямо на меня.

Он не успел назвать адрес. Не успел назвать имя жены и свою фамилию. Он умер.

Он был рядом со мной, но его уже не было…

Рядом с умершим лежал другой солдат. С забинтованной головой. Ни глаз, ни волос, ни подбородка — всё обмотано бинтами. Видны были только обожжённый нос и рот — тёмное отверстие с выбитыми зубами.

Этот солдат дышал, но был без сознания.

Страх мой всё усиливался и, наконец, достиг апогея. Я не выдержал, развернулся и со всех ног кинулся прочь от повозки. Бежал, не разбирая дороги. Натыкался на кусты, стволы деревьев, на каких-то военных, один раз даже на орудие. Бежал, пока не свалился в какую-то яму.

Громкий русский мат вернул мне сознание.

Яма оказалась окопом. В окопе, сидя на корточках, дремал красноармеец. Я свалился на него — зашиб плечо. Мог бы и голову. Хотя вряд ли! Голову красноармейца солидно и надёжно прикрывала каска.

— Ты!.. Твою!.. — орал красноармеец, тряся меня за грудки.

Он уже стоял — голова возвышалась над бруствером[1].

— Сёма…

Голос, раздавшийся откуда-то сзади и сверху, заставил нас вздрогнуть.

— Чо? — спросил Сёма. И рявкнул в последний раз: — Я-т-те!

Затем он разговаривал уже в полголоса.

— Спал? — строго спросил голос.

— Дремал, — вздохнул Сёма и понурился.

— Три наряда вне очереди!

— Това-арищ сержант! — протянул Сёма и отпустил меня — развёл руки в стороны. — Я ж…

— Бьют нас, бьют, а ему всё без толку! — сокрушался потом сержант.

Я не расслышал его фамилию, когда он представился, а переспросить постеснялся.

Мы с полчаса сидели с ним в окопе, который оказался практически передним краем обороны целой дивизии! Где-то впереди, прямо в поле, что простиралось перед окопом, имелось ещё особое боевое охранение. Но было оно невелико, как сказал сержант, и выдвинуто вперёд лишь на тот случай, чтобы предупредить основные силы, когда враг начнёт подбираться к нам втихую.

— Семён парень неплохой, — рассказывал сержант, периодически — зорко — простреливая взглядом пространство перед окопом. — Но устал. У нас, конечно, все устали. Считай, месяц — сплошной бой. Утром бой, днём бой, вечером бой, ночью… Ну, ночью иногда потише бывает. Чтоб им ни дна, ни крышки! — сержант сердито поджал губы. — Что им, тварям, в Европе не жилось?!

Про меня сержант уже знал. Конечно, не всё. У меня хватило ума не распространяться про тысяча девятьсот восемьдесят первый год. Но сержанту я сказал правду: зовут Андреем, учусь в шестом классе, где родители — не знаю, откуда гимнастёрка — из медсанбата. Я рассказал сержанту, как умер раненый. Сержант понял, крепко сжал мою руку, мол, держись! Я соврал в одном: сказал, что контузило, ничего не помню. То есть, что-то помню, что-то нет.

— Бывает, — согласился со мной сержант. И нахмурился. — Хуже только, что неопределённость с тобой.

— В смысле? — не понял я.

— Взять тебя с собой нам нельзя, — пояснил сержант. — Мы же, как ни крути, не гражданское учреждение, а воинская часть. Тем более, — он кашлянул, — в окружении мы. Да-а… Но и оставлять тебя нельзя. Как же — своих оставлять? Контузия опять же у тебя, как она подействует?

— Из двух зол нужно выбирать меньшее, — не по-детски рассудительно произнёс я.

— Ух, ты! — усмехнулся сержант. И с улыбкой взглянул на меня. — Ну-ка, ну-ка! И как же ты решаешь?

— С вами! — решительно выдал я.

— Герой! — то ли осуждающе, то ли одобряюще покачал головой сержант. — В медсанбат тебе надо — от огня подальше.

— Я там был, — напомнил я сержанту.

— Ну… — начал тот и недоговорил.

Где-то далеко что-то скрипнуло раз, другой, третий, затем раздался свист.

— Ховайся! — скомандовал сержант и буквально вдавил меня в дно окопа.

Затем на моей голове оказалась его каска.

А потом вокруг загрохотало!

Я думал, сержант начнёт стрелять из своей винтовки, но он тоже вжимался в окоп и лишь изредка привставал, чтобы выглянуть за бруствер.

Что-то большое и горячее упало рядом со мной, задев ногу чуть выше колена. Я ойкнул, зашипел. Сержант, тут же забыв обо всём, встревожено взялся за меня: