И повсюду тлеют пожары - [86]

Сплин еще никогда не видел, как Пёрл злится, и, к его смущению, первым делом ему захотелось разрыдаться. Он сам не знал, что тут сказать, — Прости меня, я не хотел — и только все острее жалел, что между ними так все повернулось, отчаянно и тщетно жаждал вернуться к тому, что было прежде. Вместо этого он закусил изнутри щеку, чтобы не расплакаться, и по языку растеклась едкая соленая кровь.

— Да пофиг, — после паузы сказал Сплин. — Но, знаешь… сделай одолжение, давай не будем об этом говорить. Хорошо?

Как выяснилось, разговаривать они перестали вообще. Наутро впервые пошли в школу поодиночке, сели в противоположных углах класса на первом уроке и на всех следующих уроках тоже.

В основном, твердил себе Сплин, он разочарован в Пёрл. Какая она все-таки мелкая: выбрала Трипа — Трипа, это надо же. Сплин не надеялся, что она выберет его, — конечно нет; он не из тех, в кого влюбляются девушки. Но Трип… это непростительно. Сплин будто нырнул в глубокое прозрачное озеро и обнаружил, что это не озеро никакое, а мелкий прудик по колено. Ну что делать? Встаешь. Смываешь тину с коленок, вытаскиваешь ноги из грязи. И с тех пор ведешь себя осторожнее. С тех пор знаешь, что мир не так уж и огромен.

Посреди алгебры, когда Пёрл ушла в туалет и никто не смотрел, Сплин открыл ее сумку и вытащил черный блокнотик-молескин, подаренный много месяцев назад. Как Сплин и предполагал, судя по корешку, блокнот даже не открывали. Вечером, одиноко сидя у себя в спальне, Сплин горстями выдирал страницы, мял и швырял в мусорную корзину. Когда в корзине выросла гора бумажных комьев, Сплин кинул сверху кожаную обложку — опустевшую, обвисшую, как стержень кукурузного початка, — и пнул корзину под стол. Пёрл даже не заметила, что блокнот пропал, и от этого было почему-то больнее всего.

* * *

Между тем у Лекси тоже случились романтические невзгоды. После клиники она, по понятным причинам, чуралась спать с Брайаном, и напряжение сказывалось. Лекси не рассказала Брайану про аборт, и аборт отгораживал их друг от друга ширмой, затуманивал. Терпение Брайана истощалось.

— Да что с тобой такое? — проворчал он однажды, когда наклонился поцеловать Лекси, а она снова отвернула лицо и подставила щеку. — Опять ПМС?

Лекси вспыхнула.

— Мужчины, а? Всё на свете из-за гормонов. Из-за гормонов и месячных. Если б у мужчин случались месячные, они бы от боли сворачивались на полу клубочком, уверяю тебя.

— Слушай, если ты злишься, скажи, что я сделал. Я же не телепат, Лекс. Я не буду извиняться наугад.

— Кто сказал, что мне нужны извинения? — Лекси посмотрела на свои руки, будто ища шпаргалок на ладонях. — Кто вообще сказал, что я на тебя злюсь?

— А если не злишься, чего ты такая?

— Я просто хочу небольшой дистанции. Необязательно вечно меня лапать.

— Дистанции. — Брайан хлопнул ладонями по рулю. — У тебя месяц дистанция просто марафонская. Ты меня ни разу не поцеловала, типа, за неделю. Какой тебе еще дистанции?

— Может, бесконечной. — Слова выпали изо рта камнями. — Я уезжаю в Йель, ты будешь в Принстоне — может, так лучше.

Машину переполнила ошалелая тишина — оба размышляли, что это она такое сказала.

— Ты хочешь так? — в конце концов переспросил Брайан. — Ладно. Тогда все. — Он щелкнул кнопкой на дверце. — Ну пока.

Лекси закинула сумку на плечо и вышла из машины. Они припарковались в тихом переулке — они часто сюда приезжали, когда хотели побыть наедине. Не может быть, что он возьмет и уедет, подумала она. Не может быть, что все по правде закончится так. Но едва она хлопнула дверцей, двигатель заворчал и машина тронулась. Брайан не оглянулся, хотя Лекси, кажется, заметила, как его глаза стрельнули в зеркальце заднего вида — всего разок, прямо у поворота.

Она бездумно зашагала: по тротуару, за угол, на центральную улицу, где часто ездила, но редко ходила пешком. Они с Брайаном дружили с восьмого класса, встречались почти два года. Лекси вспоминала все, что они делали вместе, — вопили с самой верхушки трибун на матчах «Индейцев», Четвертого июля со стоянки у школы смотрели, как город пуляет фейерверки в ночную небесную вышину. Осенний бал — Брайан надевает розовый букетик Лекси на запястье, итальянские блюда у «Джованни», которые оба не умели произнести, танцы в спортзале под «Фуджиз»[57] до бисерин пота, а затем — склеившись в обнимку под «Не хочу ничего упустить»[58], так близко, что их пот перемешивался. А теперь ничего этого нет. Лекси шла и шла, следуя изгибам дороги, изредка останавливаясь, чтобы пропустить машины, и наконец увидела, что ноги привели ее к месту назначения, которого она себе не назначала, хотя лишь здесь и хотела сейчас очутиться: не дома, а на Уинслоу. В окне второго этажа она разглядела Мию — та усердно работала, — и Лекси знала, что Мия скажет нужные слова и даст время все обдумать, осмыслить, что произошло, что произойдет дальше, почему Лекси бросила идеального, казалось бы, парня, идеальные отношения, как вышло, что все это вдруг развалилось.

Лекси взобралась по лестнице и открыла дверь в кухню; за столом подле Мии сидела Иззи — из бумажек складывала журавликов. Груды журавликов всевозможных размеров уже лежали на столе — разлетелись по столу, точно конфетти. Иззи покосилась на Лекси враждебно, но не успела открыть рот — Мия ее перебила: