И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове - [17]

Более всего Виссарионова интересовала личность Якова Свердлова — его имя чаще других упоминается в донесениях. А ведь ему неполных восемнадцать лет. Мальчишка ещё... Впрочем, мальчишка ли, если ему доверяет Горький. В организованном Пешковым книжном магазине под названием «Книжный музей» при «Нижегородском листке» распространяется крамольная литература в городе. Виссарионову довелось читать донесение в департамент полиции: «Через Якова Свердлова можно подписаться на революционный журнал. По агентурным сведениям, Я. Свердлов был в близких отношениях с „Книжным музеем“». Ах, эти полицейские донесения! Ни одного факта. Ссылки на «агентурные сведения» к делу, увы, не подошьёшь...

На столе начальника Нижегородского жандармского управления генерала Шеманина лежала карта, испещрённая красными и чёрными линиями. Это схема наружного наблюдения по Нижнему Новгороду.

— Яков Свердлов... Ведь юнец, совсем юнец.

Генерал вглядывался в красные линии — ими отмечены связи Свердлова с Савиной, Лазаревым, Гурвичем и многими другими поднадзорными. Чёрной — связь с Галоненом и через него со Всесословным клубом.

— Неужели этого мало? — спрашивал генерал у Виссарионова.

— Линии на схеме, ваше превосходительство, — ещё не улики. Кроме того, я убеждён, что здесь далеко не все связи. Не уверен, что у их главного печатника нет контактов с Сормовом. Свердлов опаснее, чем мы полагаем. Вы ещё услышите о нём. Лозунги, которые он печатает, — «Долой самодержавие!», «Да здравствует политическая свобода!» — свидетельствуют о его приверженности к радикальному направлению. А сборники стихов и песен тенденциозного содержания, которые они печатают? Теперь «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу» стали популярными среди молодёжи. С каким удовольствием они поют: «Вставай, поднимайся, рабочий народ», «Пусть наш голос грянет разом, как весенний первый гром». Они даже российскую «Дубинушку» перелицевали: «И в родимых лесах на врагов подберёт здоровее и крепче дубину».

— Вот видите.

— Но улики! Этот юнец, как вы изволили выразиться, отменно умён. Я уже имел возможность в этом убедиться.

— Да, пожалуй... Вот и начальник охранного отделения сообщает: «Наружное наблюдение за Яковом Свердловым таковой всегда замечал и потому таковое приходилось прекращать...»

— Вот видите.

— А как вы отнесётесь к этому письму? Анонимное, правда, но всё-таки...

Виссарионов прочитал: «На квартире учащегося технологического училища Ивана Калиновского создана тайная типография, сюда регулярно приходят Николай Гурвич, Леопольд Израилевич, Яков и Вениамин Свердловы...»

— Что же, это уже нечто.

...Обыски шли по всему городу. Арестовали Калиновского, Растопчина, Морковина. Под кроватью у Вениамина нашли чемодан с нелегальной литературой. У сестры Якова Сары обнаружили рукопись статьи о французской революции.

— Вы и теперь будете отрицать свою принадлежность к преступному сообществу? — спрашивал Якова Виссарионов.

Ему вторил следователь Немчинов:

— Ваших сообщников в Сормове мы тоже взяли. Так что отпираться бессмысленно. Вы бы хоть брата пожалели...

Из протокола допроса Якова Свердлова:

«На предложенные мне вопросы отвечаю:

1. Я не признаю себя виновным в принадлежности к противозаконному сообществу, имеющему своей целью свержение самодержавия.

2. Я также не признаю себя виновным и в том, что в течение периода времени с января по апрель 1903 года занимался в г. Н. Новгороде преступной пропагандой, выразившейся как в издании прокламаций, так и в распространении их. Найденные у меня при обыске предъявленные мне 18 воззваний „Ростовская стачка“, 2 (два) листка, „Почему крестьяне волнуются“, 1 (одна), „Почему русскому рабочему нужна политическая свобода“, 2 экземпляра, „По делу о демонстрации“, 1 экземпляр, „Заявление социал-демократической организации“ принадлежат мне и к брату моему никакого отношения не имеют. Чемодан, в котором они были найдены, тоже мой. Все эти прокламации были получены мной в 1-х числах марта для хранения от лица, назвать которого я не желаю.

Никакого участия в издании как отобранных у меня прокламаций, так и в гектографировании других произведений, как, например, „Песен революции“, я не принимал. В конце января 1903 года я не собирал денег на покупку типографии с гуттаперчевым шрифтом. Из учеников механико-технологического училища я никого не знаю. Никакого Растопчина я не знаю... С Гурвичем я знаком, с ним вместе занимался чертёжной работой. К своим показаниям добавить ничего не могу. Яков Свердлов».

«1903 год, апреля 14-го дня. Я, отдельного корпуса жандармов генерал-майор Шеманин... на основании ст. 21 Положения о государственной охране, высочайше утверждённого 14 августа 1881 г., постановил: сына полоцкого мещанина Якова Свердлова впредь до разъяснения обстоятельств настоящего дела содержать под стражей в 1-м корпусе Нижегородского тюремного замка».

Здесь, в тюрьме, Яков узнал, что такое башня: сырой, изолированный от белого света, пропахший плесенью каменный мешок, куда его бросили из общей камеры за «буйный нрав». Здесь, в башне Нижегородского тюремного замка, содержали самых непримиримых, самых опасных. «Тут не разгуляешься», — ехидно заметил тюремщик, звеня тяжёлыми засовами.