И это называется будни - [26]

За окном начало темнеть. Зажгли старую висячую лампу над столом — давным-давно, еще мальчишкой, ее приспособил под электрическую Борис. Потолок и углы ушли в полумрак, а в светлом круге, который образовался на столе, склонившись над эскизом, продолжали сидеть трое мужчин.

Идиллию нарушило появление Наташи. Вернулась она усталая, припорошенная ржавой пылью. Анастасия Логовна с огорчением посмотрела на новое платье дочери: стирать, стирать — и не отстираешь.

— С аглофабрики? — спросил Борис, определив по цвету пыли, где носило сестру…

Наташа протянула руки.

— Полюбуйся. И как только люди терпят! Шумели сколько в газетах — самая современная, в белых халатах работать будут! Это же очковтирательство! Кричать «ура» — охотников целый хор, а крикнуть «караул» — и солиста не находится. Все примолкли. Газета в том числе.

— Что ж ты не обратишься к Филиппасу?

— А на тебя тоже Филиппасу жаловаться?

— За что на меня? Раззудись, рука, размахнись, плечо? — ожесточился Борис: тон Наташи стал раздражать его.

— А кислородное дутье прямо в металл кто ввел? Не ты, скажешь? Гребенщиков как-никак на этот шаг не решался. Напрасно приписали ему консерватизм. Он о людях думал!

Вот тут уж не выдержал Серафим Гаврилович. Пусть предъявляет сколько угодно претензий Борису, но чтоб Гребенщикова ему противопоставлять… Вышел из-за стола, прицелился в Наташу указательным пальцем.

— В точку попала! Как в воду смотришь! Нашла людолюбца!

— Но нельзя и так, как мой человеколюбивый братец, — не сдавалась Наташа. — Производственные показатели — это нужно, но забывать, каким воздухом люди дышат… Хорошо хоть ветер в наших краях умный. Дует то туда, то сюда, передышку дает. Но шишки-то на нас валятся. На каждом совещании склоняют санитарных врачей.

— Нет начальства страшнее, чем бабы. Спасибо, хоть не дал бог… вам рог, а то бы всю землю перекопали! — выскочило у Серафима Гавриловича.

— Перекопаем и без этого приспособления, — не полезла в карман за словом Наташа. И опять к Борису: — Допустим, отечественные газоочистки не получаются. Но почему не купить патент за рубежом? Вот японцы. Они себе голову не ломают, чтобы изобретать изобретенное. Без всякой амбиции покупают готовые лицензии и получают на этом колоссальный выигрыш. И во времени, и в средствах.

— Золота не хватает, Талочка.

— На апельсинчики из Марокко хватает…

— Что-то ты не туда гнешь, — попытался приструнить дочь Серафим Гаврилович.

— Я знаю, куда гну. И в этот разговор ты бы не вмешивался. Между прочим, ты, папочка, несколько заскоруз в своих взглядах. Принимаешь все как должное и изменениям не подлежащее. Дымят трубы — и пусть дымят, всегда так было, втягивают люди в свои легкие бог знает какую смесь — и пусть втягивают, от этого не умирают.

— Напрасно на отца наговариваешь. Он у нас тоже из буянов. Чего зря — не потерпит, — вступилась за мужа Анастасия Логовна, предупреждая возможную вспышку.

Но Серафим Гаврилович уже стал заводиться, и поддержка жены только раззадорила его.

— Эва разошлась! Вожжа под хвост попала, что ли? Отца критиковать надумала! Дорасти еще надо! Ну и наплодил чертей! — Он так дискантил, что в ушах звенело. — Дутье что, не на пользу людям, глупая твоя голова? Выплавка поднялась, зарплата опять же…

Наташа не дала ему досказать.

— А какое отношение к зарплате имеют непричастные к заводу горожане, которым ни за что ни про что приходится себя травить?! Кстати, зарплата только у мартеновцев поднялась. Все остальные бесплатно дым глотают. Хотя бы молоко выдавали за вредность.

Хмурились мужчины. Потому хмурились, что возразить было нечего. И только Анастасия Логовна про себя улыбалась. Не видела она Наташу такой, привыкла считать девчонкой, несмышленышем. И где-то в тайниках души позавидовала ей. Проживет с пользой. Не так, как она со своим характером, уступчивым, покладистым и жертвенным, только для домашнего гнезда приспособленным.

ГЛАВА 8

Прошло немало времени, прежде чем Збандуту удалось поломать крепко укоренившуюся на заводе традицию — по всем более или менее сложным вопросам звонить директору. Так повелось при Троилине. На звонки тот откликался немедленно. Поступал сигнал, что нет вагонов, — начинал теребить транспортников; пожаловались мартеновцы на недостаток ферромарганца — тут же следовал звонок снабженцам: дать, изыскать, принять меры; снизилось давление кислорода в сети — принимался за кислородчиков.

Збандут сначала делал то же самое, с той только разницей, что каждый сигнал фиксировал в особой книжечке. Это дало ему возможность вскоре составить довольно ясное представление о руководителях цехов и отделов — кто на что способен, от кого что можно ожидать. И выяснилось: одни начисто избегали решать вопросы самостоятельно, другие решали, но перестраховывались, третьи не привыкли договариваться с коллегами одного с ними ранга — чего проще позвонить директору, взвалить на него свои заботы и снять с себя всякую ответственность. Привычка увиливать от ответственности уходила корнями в недавнее прошлое и казалась неистребимой. Только Гребенщиков не попал в список «звонарей». Он сам управлялся со всеми. Ему давали решительно все, что он требовал, давали даже в ущерб другим цехам.