И это называется будни - [24]

Во всяком случае, выйдя на работу, он не задавал наивных вопросов, а это уже сам по себе был факт немаловажный.

Далеко не все свои обязанности Юрий выполнял с одинаковым рвением. Замерять температуру стали в конверторе термопарой, закрепленной на конце длинного изогнутого стержня, ему нравилось, а вот пробу брать — не очень. Жарковато, и сноровки никакой. Чтобы набить себе руку, Юрий старался все пробы брать сам и вскоре научился делать это не только точно, но и залихватски — скопировал манеру Чубатого. Но самым тягостным было для него подметать рабочую площадку. Метлу он брал в руки неохотно, и то после напоминания.

— Ты напрасно метлы чураешься, — заметил как-то Чубатый. — Чистота…

— …залог здоровья, — насмешливо подхватил Юрий. Осточертели ему прописные истины — в армии от старшины наслушался их предостаточно.

— …признак культуры производства и человека вообще, — не преминул вонзить колючку Чубатый. — Если так дальше будешь, Борису Серафимовичу скажу.

Угроза подействовала. До военной службы Юрий относился к брату просто как брату и в том, что тот инженер, особой заслуги не видел. Отец смог внушить ему, что главный человек на заводе — рабочий, все остальные — лишь приложение к нему.

Был ли в том Серафим Гаврилович убежден или преследовал какие-то свои воспитательные цели, Юрий тогда не понимал, да и не задумывался над этим. Но, поверив отцу на слово, стал относиться к инженерам свысока и на всех, кто стремился к высшему образованию, смотрел как на искателей легкой жизни. Подтверждением тому были газеты и радио. О ком трубили они ежедневно? О сталеварах, горновых, о вальцовщиках, реже — о слесарях, токарях, сборщиках и только кое-когда снисходили до инженеров. Да что говорить об инженерах! Стоило прославленному сталевару стать мастером — и слава его сразу уходила в песок. А вырастал до начальника смены — о нем и вовсе забывали.

Воспитанный на преклонении перед рабочими профессиями, уверенный в том, что все рабочие смотрят на инженеров, как отец, Юрий был серьезно озадачен, увидев, с каким уважением относились в цехе к брату. Подметил даже, что рабочие нарочно старались попасться ему на глаза, поздороваться, заговорить. Конечно, Борис не как все. Занят, не занят — от человека не отмахнется, поговорит, расспросит, посоветует. А если и пожурит, то спокойно, без истерических выпадов. Сейчас это было особенно важно: люди осваивали новое производство и почти каждый день случалась какая-нибудь неприятность. В такой обстановке да когда еще тебя сокрушают криком и бранью, легко потерять голову.

Сегодняшний день тоже не прошел гладко. Сенин выпустил перегретую плавку, и, когда машинист разливочного крана, зацепив крюками ковш, стал поднимать его, отгорел стопор, открыв отверстие стакана, и струя расплавленного металла с силой снаряда ударила в чугунные плиты пола. В воздух сразу поднялось густое облако пыли, скрыв все от глаз. Только огненные брызги пробивали его и трассирующими пулями разлетались в разных направлениях, грозя ожогами. Бедствие, казалось, кончилось, когда наехали на изложницу, принявшую струю металла, но начали переезжать на другую — и снова веером полетели яркие брызги, разгоняя в стороны рабочих.

И, как назло, в цехе появился Збандут. Поглядев на происшествие, поморщился, подозвал к себе Сенина, который, оставив конвертор на дублера, с сокрушенным видом наблюдал за разливкой. Сенин мог выгородить себя — мало ли почему отгорел стопор, но уходить от ответственности было не в его правилах. Он поднял на Збандута свои правдивые голубые глаза и признался, что сплоховал, перегрел плавку, хотя не понимает, как это могло произойти.

Збандут бросил ядовитое «спасибо» и ушел, оставив Сенина в полном недоумении, — с такой формой изъявления недовольства он еще не встречался.

Потом появился Борис Рудаев. Беззлобно ругнулся и занялся выяснением причины перегрева. Постоял на продувке, заставил Юрия несколько раз замерить температуру стали и выяснил, что врет термопара — занижает показатели. Это и подвело Сенина. Вызвал дежурного по контрольно-измерительным приборам, предупредил, что если повторится подобное, все убытки будут отнесены на счет теплобюро.

Юрий знал по рассказам отца, какие головомойки устраивал Гребенщиков людям по поводу каждой неполадки, и невольно подумал, что руководители стали бережнее относиться к подчиненным. Поделился своим выводом с Сениным. Тот скривил губы в пренебрежительной улыбке.

— Не обобщай. Всяк молодец на свой образец. Походи по мартеновскому цеху — такие раздолбай услышишь, что волосы дыбом встанут.

В этот же день Юрий убедился, насколько Сенин был прав. Незадолго до конца смены в цех влетел отец. Красный, вспотевший и злой, как дьявол. Обошел вокруг конвертора, приглядываясь острым, натренированным глазом ко всему, что происходило вокруг, постоял, сняв кепку, в воздушной струе против вентилятора и поднялся в помещение пульта управления к Сенину.

Воспользовавшись паузой в работе, Юрий метнулся вслед за отцом.

— Когда Гребенщиков облаивает, приходится терпеть — в возрасте человек и не дурак, хоть и стерва. Но выслушивать всякую ахинею от пацанов безусых… — давясь от обиды, жаловался Серафим Гаврилович. — Да пошли бы они… Больше ноги моей там не будет! Ишь как дело повернул! Меж рабочих овечкой стриженой ходит, а втихаря своих клевретов на них науськивает. Им зальет сало за шкуру, а они нам переливают. Сюда перехожу, здесь буду работать, к Юрке в напарники пойду!