«И дольше века длится век…» - [327]

Как видно, склад задумали давно —

соорудить успели тайный по́дпол

Кто отыскал? Наш кочегар Юрко́!

Кто натаскал? Да все, кто мог, старались.

Десятка три отличнейших мешков

об уголёк донецкий разорвались.

– Да не горюй об этих ты мешках.

Мы обождём… Была бы сытой топка!

– А я вот, комиссар, всё о харчах.

Не лезут эти яйца больше в глотку!

– Не обещаю вам борщей и щей,

но вот супишко сварим из конины.

– У нас по сёлам не едят коней…

– Не слухайте вы сукиного сына!

– А вот у нас по сёлам недород,

всех одолела напрочь голодуха!

– Подавится кониною народ!

– Замолкни, гад, а то получишь в ухо!

– Вы что, братва? Объелись белены?

Своих, к тому же раненых, обидеть!

Ну, не могу испечь я вам блины.

Я не волшебник, вы уж извините!

Я вот один придумал вам сюрприз

и скоро вам открою эту тайну.

Сивенко, по вагонам собери

стаканы, кружки… Ложек нет случайно?..

Желательно – поменьше…

– Для чаёв?.. Имелось где-то дюжины четыре.

– Ну, молодец, начпрод! Всё достаёт,

когда не пьёт, когда бывает в силе!

Не обижайся, верю, что не пьёшь.

К тому же, вся горилка – у лекпомов.

Теперь белок ты в кружку перельёшь,

по ягодке и сахарку в стаканчик… Понял?

– Глядите-ка – цветные облака!

– А смачно як!

– Вот это – гоголь-моголь.

– Эх, пльянички бы теперь куска!..

– Для раненых тяжёлых – нынче мо́гем.

– Не «мо́гем», не «могём», а «можем дать»!

И в этом я с тобой, начпрод, согласен.

– Какая вышла вкусная еда!

– И я не кушал ничего прекрасней!

– Давай, ребята, гоголи крути!

Смотри-ка – хлопцы враз повеселели!

А мы теперь не едем, а летим…

– И як цари, валяемся на сене!

– Ой, хлопцы, красотища-то вокруг!

Голодные, её не замечали…

– Я тоже думал – всё. Пришёл каюк.

Поспал, поел – и сразу полегчало!

– А воздух! Прямо хочешь жить!

– Наш поезд, братцы, птицею несётся!

– Ты, комиссар, о песнях расскажи.

– Як гарно на Укра́ине поётся!

– И небосвод сегодня синий-синий!..

Пшеница в рост выходит на поля…

– А всё же, братцы, гарна Украина,

Россия гарна,

да и вся Земля!

Конец мая 1978 года – июнь – 13 июля 1987 года

Малеевка Московской области – Ленинград

Закатное солнце в Абрамцево

В Абрамцево такая тишина,

как будто бы Москва недостижима.

Здесь старая не очень старина,

и новизной не очень дорожим мы.

Январским снегом всё заметено.

Сугробы – как стога в Рязанской области.

В краю Рязанском не был я давно.

Там гордость

все излечивает горести!

Стога такой отважной высоты —

не наглядеться, не налюбоваться!..

И это всё, земля родная, – ты!

С тобою нам вовеки не расстаться.

Абрамцево – небесный островок

среди земли обычной подмосковной.

Как сохранить себя он смог

во времена для тишины рискованные?

Словесности Земли Российской рай.

Здесь жили Тютчев, Гоголь и Аксаков…

Неповторимый заповедный край.

А дальше, за холмами, за лесами

уже совсем другие имена,

иного духа древняя обитель.

Быть может, подревнее времена,

но для души молитвы не целительны.

Вовек отрада для неё – слова

словесности изящной и разящей,

такие откровения таящей,

что перед ней молитвенность мертва.

Направо и налево есть места,

желанные для отдыха простого.

Есть в мире неземная красота —

земной красы возвышенное слово.

Я убеждался в этом сотни раз,

когда пришлось постранствовать по свету,

что красота, конечно, не мираж

и не звезда небесная заветная.

Она – как песня в скучной тишине.

Она – как тишина поющая.

Она – ответ на все вопросы мне

и новость, что душой тотчас получена!

Талант и красота всегда в родстве.

Причудливы они и своенравны.

От них исходит негасимый свет.

Такой же свет у истины и правды.

…Ну, вот! Вступленье я и завершил.

Покуда сочинялись эти строки,

катил я, запоздалый пассажир,

по этой, не ахти какой дороге.

И – никаких прелюдий к красоте!

Обычные дома и перелески…

Вдруг на какой-нибудь простой версте

поэзия воскреснет…

Сперва промчит в Мураново[183] лесок,

затем пройдёт в Абрамцево дорога…

Ещё одна – теперь наискосок…

До красоты идти совсем недолго.

Перрон как всюду…

Пыльная листва…

И первый шаги не впечатляют…

Но первые высокие слова

в блокноте неразлучном проступают.

Дорога повернула у леска,

и показалось мне, что я в Прибытково,

и мне всего лишь десять лет пока,

и открывает мой отец калитку мне.

Мы жили в первый и в последний раз

от первых гроз до заморозков – летом.

Домишко ветхий выручил всех нас.

Шестьсот рублей платили мы за это.

Всего шестьсот, по тем-то временам!

По старым твёрдым благодатным ценам!..

Пришлось, конечно, поработать нам,

и навели уют мы постепенно.

Хозяйка наша просто замерла:

– Ну, впрямь дворец какой, а не времянка! —

Впервые вместе вся семья жила

и даже в лес ходила спозаранку.

Лесок был так себе, скажу я вам,

но попадались рыжики и грузди.

…Вот налетит воспоминаний шквал —

и столько сразу радости и грусти!

Сюда я прямо как-то угодил,

свернув случайно с Киевского тракта.

Мотор горячий мой совсем остыл,

а я во всём здесь находил отраду.

Следов моей времянки не найти,

но вижу ту же самую дорогу,

и так же туча на меня летит,

и так же комаров под вечер много.

Но в окнах свет сильней и холодней.

Нас грела керосиновая лампа!

И сказку «Чиполлино» перед ней

разыгрывал как будто пьесу папа.

И каждый вечер продвигались мы

вослед за этим лу́ковым парнишкой.

Белела нам сирень в окно из тьмы,

и нам казалось, что темно не слишком.