И дева плачет на рассвете... Весенний рассказ - [6]

Первый прочтенный мною рассказ Инфантьева (то есть услышанный: автор прочел его на литобъединении) — «Технари», о том, как на брошенном при отступлении военном аэродроме: летчики улетели, вот-вот появятся немцы — технари залезали в пилотские кабины, запускали моторы, выруливали, разгонялись, взлетали — и... падали.

Спи спокойно, Вадим. Лучшего места дня вечного сна, чем кладбище в Комарове, едва ли где сыщешь. Этой привилегии у вас, опочивших, уже не отнимут.

Исследователь Антарктиды Сомов лежит под глыбой породы, доставленной в Комарово из Антарктиды.

Анатолий Клещенко. Его прах привезла с Камчатки жена, то есть вдова Бэла. В молодости поэту Клещенко прочили судьбу Франсуа Вийона. Но вышло по-другому: Толю арестовали в сороковом году, подвели его поэтическое кредо под одну на все такие случаи статью: антисоветская агитация. После десяти лет лагеря Клещенко остался ссыльным в приобской тайге, освоил профессию охотника-промысловика. Его поэтическим инструментом стал винчестер. Вернулся в Питер жилистым, нервным, не прощающим малейшей обиды, с дымящейся трубочкой в бороде. Бывало, предупреждал: «Кто меня тронет или моего друга, застрелю из винчестера». Большей частью он жил в Комарове на даче Литфонда, рядом с «будкой» Анны Ахматовой, писал прозу, таежные повести. Винчестер висел у него на стене, стрелять в Комарове не в кого. Тогда еще не отстреливали людей, как сейчас. Повести Клещенко шли, по ним ставили фильмы, мог бы Анатолий Дмитриевич стать состоятельным членом Союза писателей... Но.... вдруг улетел на Камчатку, оформился охотинспектором Елизовского района. Осенью его забросили вертолетом на соболиный промысел. Стояла долгая непогода, в условленное время вертолет не прилетел. Охотник в тайге заболел воспалением легких, лежал в зимовье, не в силах затеплить огонь в печи. Когда Толю Клещенко наконец привезли в Ключи в больницу, от него остались мощи. Там, в Ключах, и помер, царствие ему небесное, великомученику!

На крохотной могилке Клещенко в Комарове, не в ряд, осененной ахматовским крестом, гипсовый барельеф: Толя с трубочкой в бороде. Спи, Толя, в своем последнем пристанище. Над тобой поют звонкоголосые весенние птицы. Ты сам был певчим дроздом.

Кинорежиссер Виктор Трегубович. А через кладбище наискосок писатель Виктор Курочкин. Ну вот и сошлись, навсегда. Трегубович поставил хороший фильм по хорошей повести Курочкина «На войне как на войне». В послужном списке танкиста Курочкина есть медали «За взятие Берлина», «За освобождение Праги». В повести «На войне как на войне» главный ее герой младший лейтенант Малешкин после победного боя благодушествовал в открытом люке своей машины, ловил по рации музыку. Случайно залетевший осколок перерезал его тонкое горлышко. В фильме Трегубовича «На войне как на войне» младший лейтенант Малешкин остается жить: режиссеру не разрешили омрачить светлый фильм трагической нотой в финале.

Но в жизни нет редсовета — наложить запрет на безвременную кончину так всем нужного ДЕЙСТВУЮЩЕГО лица. Виктор Курочкин умер раньше, Виктор Трегубович чуть позже, не все ли равно... Оба Виктора умерли молодыми, не одержав своей главной Виктории, оба так были нужны, что впору упасть на землю и разрыдаться.

Вся наша дружба с Витей Курочкиным состояла из примечательных историй, ибо был он прирожденным драматургом, прежде всего собственной судьбы. Однажды Курочкин пригласил меня пожить с ним летом на речке Куйвасари, впадающей в Свирскую губу, на охотничьей базе у его друга-егеря. Я приплыл на речном трамвае из Паши в Свирицу, прошел берегом канала, с норами ласточкиных гнезд в песчаных откосах, с крупной земляникой в траве... На двери охотничьей базы висел замок. Неподалеку на рыбацком стане варили уху. Я спросил у рыбаков, где хозяин базы, где его гость? Рыбаки разведи руками: «Куда-то ушли, похоже, уехали в город». Что было делать? Посидел на бережку и обратным ходом в Свирицу. Пригорюнился на причале, жду речного трамвая. Вдруг по каналу: пых-пых-пых —идет лодка с мотором... Ткнулась носом в берег, из лодки выскочил Витя Курочкин, маленький (но удаленький), с облупленным от солнца лицом. «А я рыбачил, пришел, мне рыбаки говорят, был такой длинный, я понял, что ты». Мы сели в лодку, Витя стал заводить, мотор не завелся. Он чистосердечно признался, что в последний раз прикасался к мотору, когда командовал самоходкой. А дело вышло такое (история): Курочкин вернулся на базу, узнал, что я был и ушел, впал в свойственный ему транс, ни секунды не раздумывая, прыгнул в лодку егеря, дернул шнур, мотор завелся... Он вообще не обдумывал своих поступков, действовал по порыву. Как младший лейтенант Саня Малешкин: шли в атаку, передний танк подбило, самоходка осталась без прикрытия под огнем вражеских батарей; механик-водитель остолбенел от страха (первый бой). Машина стала. Командир кубарем выкатился из люка, попятился, маня за собой свою самоходку. Водитель очухался, самоходка пошла и случайно подбила два «тигра». После боя комполка, наблюдавший за делом в стереотрубу, спросил у Малешкина: «А ты чегой-то свой зад подставлял немцу под прямую наводку?» Младший лейтенант смешался, не знал, что ответить. За этот бой младшего лейтенанта Малешкина представили к Герою, а экипаж к орденам.