И быть роду Рюриковичей - [7]
— Ярл, в тебе сейчас заговорила обида на Олега. Остынь и подумай. Ты живёшь своей варяжской правдой, мы, новгородцы, своей. Если Олег с нами заодно, мы его поддержим; вам наша правда неугодна — кто вас принуждает?
— Ты, воевода, умён и хитёр, ты сказал истину. Прежде чем покинуть Новгород, мы спросим конунга Олега, пойдёт ли он с нами или останется князем русичей. Мы не будем его неволить и не затаим обиду.
Разошлись. Ратибор вошёл в Детинец, а Вукол свернул на улицу. В просторной гриднице отроки, воротившиеся из караула, спали вповалку, разбросав на полу овчины. Тут же лежало оружие.
Перейдя гридницу, Ратибор вступил в Олегову палату. Конунг был один. Он сидел, навалившись на столешницу и обхватив голову ладонями.
— Здрав будь, князь, — поклонился Ратибор.
— И ты здравствуй, воевода. Садись. — Олег поднял глаза.
Ратибор уселся на лавку, крытую красным сукном, ждал, о чём станет говорить Олег. Тот сказал:
— Я позвал тебя, воевода, вот с какой надобностью. Ты ведаешь, что за кривичами дань с прошлой зимы, и надлежит тебе её собрать. Отправишься к кривичскому князю Малу и сходишь с ним в полюдье. К весне наши житницы не должны оскудеть: голодная дружина не воины.
Ратибор в полюдье собирался недолго: взял с собой полтора десятка гридней, санный обоз налегке, и тронулись. Из Новгорода выбрались, едва день начался. Дорога предстояла дальняя, не один день пути.
Воеводу мороз не страшил. Месяц сечень[32] хоть и пугает, однако весть о весне подаёт. Ехали лесами и перелесками, заснеженными полянами, и Ратибор радовался: эка снегу надуло, значит, хлеба прибудет.
На воеводе бобровая шуба, шапка меховая, сапоги, собачьей шерстью утеплённые. Под шубой броня: в пути всякое может случиться, кривичи — племя скандальное, от них всякой каверзы жди.
На шестые сутки миновали земли словен, начались владения кривичей. Весть, что к ним едет воевода с полюдьем, уже облетела погосты, и Ратибор такого не помнит, чтоб всё кончилось добром. По-разному платили дань смерды: кто хлеб сеял — от рала-сохи; кто охотой и скотоводством промышлял — от дыма-избы. Собирали дань сами князья, а часть её выделяли Новгороду.
Подъехал Ратибор к кривичскому городку, закричали гридни:
— Эгей, аль ослепли? Почто закрылись?
Городок кривичского князя обнесён бревенчатым тыном, а вокруг лес и болота.
Воротная сторожа Ратибора в город не впустила, со стен ответили хрипло:
— Нам откуда ведомо, с какой надобностью ты приехал? Вот воротится наш князь Мал с охоты, тогда и решит.
Но воевода Ратибор догадался: кривичский князь просто скрылся, не хочет платить дань Новгороду. И, не став дожидаться возвращения Мала, отправился сам в полюдье по кривичской земле. Высланный наперёд гридень вскорости прискакал, упредил: впереди малый погост.
Въехали в деревню в пять изб, к ним хлевы лепятся. Заслышав чужих, ярились собаки. Гридни выгнали из изб мужчин и женщин, поставили их на правёж[33].
— За вами дань, — грозно сказал Ратибор, не слезая с коня, — миром отдадите либо сами возьмём?
— Да уж князю княжье, — почесал мужик затылок.
И принялись мужики отмеривать десятую часть урожая, укладывали в сани мешки с зерном, мясо мороженое, сало, грибы сушёные, ягоду.
— Всё, — сказали и столпились вокруг воеводы.
Ратибор нахмурился:
— А от бортей[34]?
— Нынче нет мёда! — зашумели смерды.
— А вот поглядим! — Ратибор повернулся к отроку: — Поищи по клетям!
Отрок проворный, нюх острый, воротился вскорости с бочонком, поставил его в сани.
— Ты десятину бери, а не весь! — загалдели женщины.
— Десятину, коли б добром! — прикрикнул воевода и велел обозу трогаться.
От погоста к погосту, от обжи к обже[35] продвигался Ратибор. Ехали зачастую по бездорожью, местами, по весне непроезжими, болотистыми. К концу сеченя месяца санный поезд наполнился собранной данью, кони едва волокли, и воевода велел поворачивать в обратный путь.
На краю земли кривичей, когда, казалось, опасности остались позади, остановились на ночёвку на лесной опушке, огородились санями, развели костры, выставили караулы. К утру, когда мороз забирал особенно и гридни жались к кострам, а сон морил, раздался разбойный посвист и на стоянку посыпались стрелы. Испуганные кони заржали, а из чащобы вывалилась ватага, закричала, засвистела. Подхватились гридни, обнажили мечи и, прикрываясь щитами, отбили первый приступ. Встали дугой, а ватажники настырные, снова прут. Остервенело бьются топорами, лезут, колют вилами. В отблесках костров мечутся бородатые лица, оскаленные рты, воры наскакивают на гридней отчаянно. Опытным глазом Ратибор выискал атамана и, круша мечом, стал пробиваться к нему. Почуяв опасность, атаман засвистел, и ватажники, рассыпавшись, скрылись в лесу.
— Это люди Мала, — сказал Ратибор. — Вишь, князь вознамерился отнять у нас дань.
Едва рассвело, обоз тронулся со стоянки.
Не успел Ратибор от полюдья отойти, передохнуть — всю землю кривичскую изъездил, — как в Новгород явился кривичский князь с жалобой: отчего, не дождавшись его, воевода сам дань собирал, так-де в ряде
