И быть роду Рюриковичей - [6]

Теперь, когда минуло несколько лет, Олег убедился: нет вины на Лауре. Сколько было у него наложниц — и ни одна не имела ребёнка. Олег изгонял этих женщин, брал других, но всё оставалось по-прежнему...

От Перыня до Новгорода край тёмный, лесистый, с топями болотистыми, берега местами обрывистые, Ильменем-озером изрезанные на малые заливы. И хотя это не фиорды, но Олег любил наезжать сюда в гости к словенскому князю Юрию. Его владение на самом берегу. По теплу Олег с Юрием и смердами заводили в Ильмень сети, вытаскивали огромных рыбин, охотились по лесам, а зимой поднимали медведей, брали их на рогатины.

Кривой Юрий коренаст, широк в кости, борода и волосы сединой тронуты, а на истекшем глазу кожаная повязка. Окривел Юрий от кривичской стрелы ещё в молодые годы. Юрий — воевода надёжный, товарищ верный, и Олег решил: коли придётся Новгород оставлять, то только на князя Юрия.

У Юрия подолгу живёт малолетний Игорь. Того захотел Олег. У князя сын Игорю ровесник, здесь славянские обычаи, и они, по мысли Олега, должны влиять на княжича, будущего князя славянского государства. Игорь обязан понять законы славян, их образ жизни...

Близилась зима, срывался первый снег, и по утрам мучная изморозь покрывала землю. Трава сделалась хрупкой, звонкой. Ильмень хотя ещё и не остановился, но по мрачной воде поплыла редкая шуга. Заунывно пели ветры, раскачивая вершины деревьев. Ночи стали утомительно долгими и тоскливыми — самое время леших и домовых. Люд просил: «Чур меня!»

По первопутку приехал Олег к Юрию на пироги с брусникой. Во владении князя стряпухи отменные, пироги пекли пышные, духовитые, на все хоромы пахли.

С дороги выпили Олег с Юрием медовухи, закусили грибами солёными. Грузди на зубах похрустывали. Побаловались рыбой в тесте. Вошла хозяйка — круглолицая, румяная, сама, как пирог, сдобная, — поклонилась, поднесла Олегу чашу с вином, но прежде поцеловала гостя.

   — Сладка хозяйка, слаще мёда, — улыбнулся Олег.

Тут стряпухи пироги горячие внесли, на стол выставили. Конунг руками развёл:

   — Ну, кудесницы!

Прищурился хитро:

   — А скажите, хозяйка и хозяин, отчего дочь от меня скрываете?

Княгиня промолчала, а Юрий повязку поправил:

   — Не суди. Ты норманн, а варяги к нам всегда с мечом приходили, и нашим женщинам от них одно зло.

   — Разве ты не убедился, что Рюрик и я явились на Русь не с разбоем?

Юрий помолчал, уставившись в столешницу. Наконец ответил:

   — Перун вручил вам землю славян, и оттого мы с тобой, Олег, заодно.

После обеда Олег собрался уезжать. В длинном корзне чёрного сукна, подбитом мехом и отороченном соболями, стянутом на правом плече серебряной застёжкой, в бобровой круглой шапке Олег вышел во двор. Юрий провожал его до ворот. Гридень подвёл коня, помог поставить ногу в стремя. Разобрав поводья, Олег сказал то ли в шутку, то ли всерьёз:

   — Ты, князь, Ладу от меня не прячь, о её красоте наслышан. Вдругорядь приеду, покажи — не обижу.

Говоря, что с ним осталось мало викингов, Олег не забывал: сто поклявшихся на оружии норманнов — это большая сила с железной дисциплиной в бою. Они покоряли города. Расчётливые и хладнокровные норманны умели воевать и торговать. Их закованные в железо отряды высаживались на берег, и воинственные крики обращали в бегство превосходящего числом противника. Викинги разоряли поселения, брали добычу и, погрузившись на драккары, налегали на вёсла. Поставив паруса, норманны снова отправлялись в путь. И горе было тем, кто пытался оказать им сопротивление.

Таковы были варяги-воины, варяги — гости торговые.

В холодных водах Севера они охотились на стада кашалотов и тюленей. Из крепкой кожи кита шили обувь, салом освещали жилища, а белый чистый жир кашалотов продавали восточным купцам. На Востоке из него делали благовония. Потом восточные гости привозили духмяные масла в Киев и Новгород, к варягам и в иные государства.

Завьюжило.

Щедро засыпала метелица бревенчатый город, толстым слоем лёг снег на четырёхскатные крыши купеческих хором, двускатные — домишек ремесленного люда, соломенные кровли бедноты, в шапки одел сторожевые башни.

Ратибор вышел из хором, посмотрел, как дворня дорожки расчищает. А за воротами сугробы по колено. Одно спасение — высокие вытяжные сапоги из лошадиной кожи. Мороз забирал. Снег под ногами весело поскрипывал, приговаривал: «Зима пришла!» Дым над Новгородом столбами в высокое небо упирался.

Едва Ратибор к Детинцу повернул, навстречу ярл Вукол идёт. На безбородом лице ухмылка:

   — Ратибору известно, что драккар Гарда врос в лёд у киевского берега?

   — А то мне ни к чему, — оглаживая холёную бороду, ответил воевода. — Ты о том конунгу скажи.

   — Ему ведомо. Но если наше сидение в Гардарике продолжится, викинги покинут Олега.

   — Разве вас кто держит?

   — Мы ждём тепла, когда откроется путь. Конунг Олег забыл, что рождён викингом, а мы помним о том. Ты спросишь, зачем я тебе это говорю? Конунг отныне не конунг, он ваш князь, князь русичей. Вы, словене, его опора. Мы же, викинги, рождены под шум моря Варяжского, плеск волн о просмолённые бока драккаров был для нас колыбельной песней. Вам ли, русичам, знать, как сладко пахнет дым пожарищ, где ступает сапог норманна! Когда Рюрик привёл нас в вашу землю, могли ли мы думать, что задержимся здесь надолго? А конунг Олег не скрывает своего замысла остаться тут навсегда. Я не верю его обещаниям повести нас к ромеям