— Ладно, пройдите в комнату и успокойтесь. Мне кажется, они побегают по подъездам и через несколько минут уйдут. Не найдут вас и уйдут.
Девушка немного смягчилась:
— Вы думаете?
— Я так считаю. Если, конечно, они не видели, куда вы заскочили. Они далеко отстали от вас?
— Шагов на сто, наверное, не меньше. К тому же я старалась петлять в подворотнях. Но я не уверена, что они не шли за мной по пятам. Я их, кажется, постоянно чувствовала спиной.
— Лучше бы вы чувствовали другим местом! — не удержался, чтобы не съязвить, Рогов. От этого ему, однако, сразу стало легче. Как будто со злыми словами с него спал весь груз ответственности, страха и нелепости всего происходящего. Рогов снова попросил девушку пройти в комнату и успокоиться.
— Надо просто переждать. Переждать.
Он слегка подтолкнул ее в спину, а сам прошел на кухню.
Отчего-то эта неопределенность начинала выводить его из себя, раздражать. И неожиданное появление девушки, её страх, и его невесть откуда налетевшее недовольство — всё, всё было некстати, неуместно, потому что с минуты на минуту должна была появится Марта. Нагрянет Марта. Что она скажет?
Обо всем этом Рогов думал, стоя у окна и выглядывая из-за легкой занавески. Его окна выходили во двор, к подъезду.
Рогову очень хотелось, чтобы всё, что произошло с его неожиданной гостьей, на самом деле оказалось правдой, и он увидел бы её преследователей, тогда и с Мартой не пришлось бы выяснять отношения. Но, к сожалению (или к счастью?), внизу со второго этажа никого не было видно. По-прежнему в ярком отсвете одинокого уличного фонаря синевато блестел еще не сошедший снег и тьма плотным кольцом обступила всё, что не выхватывал свет.
Быть может, она все это выдумала? Но для чего и зачем? К тому же так естественно играть, способна далеко не всякая профессиональная актриса.
А если нет? Если это не игра? Если ее действительно преследуют и хотят убить, — за что?
Рогов закурил, вернулся в прихожую и через стеклянную дверь, ведущую в гостиную, стал смотреть на свою непредвиденную гостью.
Она была довольно-таки привлекательной. Длинные светлые волосы, ниспадающие на короткий заячий полушубок, острая мордочка, худенькие ножки, плотно обтянутые черными блестящими на свету «лосинами», в высоких коричневых замшевых сапогах. Броская девочка. На вид не больше двадцати трех. Скорее всего глупышка, которая даже толком накраситься не может, не чувствует еще: брови чересчур выщипаны, глаза густо подведены, губы слишком ярко накрашены. Да и волосы не чесаны. Но, наверное, сегодня так модно. Вероятно, и не работает нигде, а может, и работает в какой-нибудь частной фирме, ЖЭКе или машинописном бюро. Длинные холеные пальцы недвусмысленно говорят об этом. Наверняка и курит. Такие истеричные особы курить начинают рано и к тридцати дымят, как паровозы, ничем не уступая заядлым курильщикам-мужикам.
Но было в ней что-то и вызывающее жалость. Рогов поначалу понять не мог, что. Но потом его как осенило: задумчивый взгляд девушки в эту минуту напомнил потерянных женщин Дельво. То же отчаяние, та же боль в глазах.
— Закуришь? — спросил её Рогов, войдя в гостиную.
— Да, спасибо.
Девушка взяла протянутую сигарету, потом достала из-за плеча крохотную замшевую — под цвет сапог — сумочку, выудила оттуда зажигалку, прикурила и положила её обратно. Она даже не взглянула на себя в зеркальце, а ведь Рогов заметил, что, когда она брала сигарету, глаза ее были не на месте и тушь слегка поплыла — видно, хорошо ей досадили приятели.
Несколько минут они молчали. Рогов сидел в кресле напротив, но старался не смотреть на девушку. Взгляд его то и дело блуждал по легкому рисунку обоев на стене, по переплетам книг в шкафу, по деталям одежды гостьи, долго не сосредотачиваясь ни на чем и ничего не воспринимая. Девушка жадно затягивалась, изредка тихо всхлипывала и о чем-то думала, рассеянно уставившись в пол.
Мысли Рогова кружились вокруг одного: вот-вот на пороге появится Марта. Нужно что-нибудь придумать, чтобы ее успокоить, чтобы представить все более-менее правдоподобным. Однако никакие толковые объяснения в голову не приходили. Все выглядело каким-то нелепым и труднообъяснимым. Зачем он впустил эту девушку? Почему сразу не вышел на лестничную площадку, не удостоверился в правоте ее слов? Почему не выдворил? Что-то дрогнуло в его душе, что-то отозвалось, и он поверил ей, этой незнакомой смазливой девчушке, хотя для этого, если серьезно, не было совершенно никаких оснований: голоса ему только послышались, людей он не видел, следов какого-либо преследования ни на лице девушки, ни на её одежде, ни на обуви не находил. И всё же верил ей, и уже стал жалеть, что обидел напрасно. Хотелось как-то реабилитироваться.
Рогов прервал паузу и сказал негромко, словно даже и не к ней обращаясь:
— И никакой я не сурок, и прекрасно понимаю, в какие времена мы живем.
Девушка в свою очередь тоже попыталась извиниться:
— Простите за сурка. Не знаю даже, что на меня нашло. Я сейчас вся, как на вулкане.
Она погасила недокуренную сигарету в пепельнице, и хрупкие плечи ее снова сникли.
Рогов сказал:
— Ладно, пустяки, не думайте об этом. Может, в чем-то вы и правы: я действительно закупорился в себе, редко когда выхожу из дома. Настоящий сурок.
