И будет вечен вольный труд - [16]

В чужой мне стороне;

Не ластится любезная

Подруженька ко мне!

Не плачется от радости

Старик, глядя на нас;

Не вьются вкруг малюточки,

Тихохонько резвясь!

Возьмите же все золото,

Все почести назад;

Мне родину, мне милую,

Мне милой дайте взгляд!

1810

Росс

Се, мощный росс, одеян славой,

В броню стальную и шелом,

Опершись на Кавказ стоглавый,

Стоит, в руках имея гром.

Дремучий лес и холм кремнистый

Под тяжкою пятой трещал,

И океан свирепый, льдистый

Другую ногу лобызал.

Стоит — и светлый взор вперяет

России в недра дорогой,

Где мир и счастье процветает,

Его ограждены рукой.

Он внемлет радостные клики

Усердных отчества детей;

Он видит восхищенны лики,

Поющи радость мирных дней.

Геройска, тверда грудь мягчится,

Слеза из глаз его катится,

В восторге он перун^{93} трясет:

«Кто мир нарушить их дерзнет?

Я грудь кремнистую поставлю,

Подвигнусь — и весь свет заставлю

Пред взором трепетать моим!»

Изрек — эгид^{94} свой преклоняет,

Им всю Россию осеняет,

Как будто облаком златым.

1797

Иван Андреевич Крылов

1769–1844

Волк и ягненок

У сильного всегда бессильный виноват:

Тому в Истории мы тьму примеров слышим,

      Но мы Истории не пишем;

А вот о том, как в Баснях говорят.

_______

Ягненок в жаркий день зашел к ручью напиться;

      И надобно ж беде случиться,

Что около тех мест голодный рыскал Волк.

Ягненка видит он, на добычу стремится;

Но, делу дать хотя законный вид и толк,

Кричит: «Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом

      Здесь чистое мутить питье

                  Мое

      С песком и с илом?

      За дерзость такову

      Я голову с тебя сорву».—

«Когда светлейший Волк позволит,

Осмелюсь я донесть, что ниже по ручью

От Светлости его шагов я на сто пью;

      И гневаться напрасно он изволит:

Питья мутить ему никак я не могу».—

                  «Поэтому я лгу!

Негодный! слыхана ль такая дерзость в свете!

Да помнится, что ты еще в запрошлом лете

      Мне здесь же как-то нагрубил:

      Я этого, приятель, не забыл!»—

      «Помилуй, мне еще и от роду нет году»,—

Ягненок говорит. «Так это был твой брат».—

«Нет братьев у меня». — «Так это кум иль сват

И, словом, кто-нибудь из вашего же роду.

Вы сами, ваши псы и ваши пастухи,

      Вы все мне зла хотите

И, если можете, то мне всегда вредите,

Но я с тобой за их разведаюсь грехи».

«Ах, я чем виноват?» — «Молчи! устал я слушать,

Досуг мне разбирать вины твои, щенок!

Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

Сказал и в темный лес Ягненка поволок.

1808

Крестьяне и река

      Крестьяне, вышед из терпенья

            От разоренья,

      Что речки им и ручейки

      При водополье причиняли,

Пошли просить себе управы у Реки,

В которую ручьи и речки те впадали.

      И было что на них донесть!

            Где озими разрыты;

      Где мельницы посорваны и смыты;

      Потоплено скота, что и не счесть!

А та Река течет так смирно, хоть и пышно;

      На ней стоят большие города,

            И никогда

      За ней таких проказ не слышно:

      Так, верно, их она уймет,

      Между собой Крестьяне рассуждали.

Но что ж? как подходить к Реке поближе стали

      И посмотрели, так узнали,

Что половину их добра по ней несет.

      Тут, попусту не заводя хлопот,

Крестьяне лишь его глазами проводили;

      Потом взглянулись меж: собой

      И, покачавши головой,

            Пошли домой.

      А, отходя, проговорили:

      «На что и время тратить нам!

На младших не найдешь себе управы там,

Где делятся они со старшим пополам».

<1813–1814>

Крестьянин и работник

Когда у нас беда над головой,

      То рады мы тому молиться,

Кто вздумает за нас вступиться;

Но только с плеч беда долой,

То избавителю от нас же часто худо:

Все взапуски его ценят,

И если он у нас не виноват,

      Так это чудо!

_______

      Старик Крестьянин с Батраком

            Шел под вечер леском

            Домой, в деревню, с сенокосу,

И повстречали вдруг Медведя носом к носу.

            Крестьянин ахнуть не успел,

            Как на него Медведь насел.

Подмял Крестьянина, ворочает, ломает,

И, где б его почать, лишь место выбирает:

            Конец приходит старику.

      «Степанушка, родной, не выдай, милой!»—

Из-под Медведя он взмолился Батраку.

Вот новый Геркулес, со всей собравшись силой,

            Что только было в нем,

      Отнес полчерепа Медведю топором

И брюхо проколол ему железной вилой.

      Медведь взревел и замертво упал:

            Медведь мой издыхает.

      Прошла беда; Крестьянин встал,

      И он же Батрака ругает.

            Опешил бедный мой Степан.

«Помилуй, — говорит, — за что?» — «За что, болван!

            Чему обрадовался сдуру?

      Знай колет: всю испортил шкуру!»

<1815>

Два мужика

«Здорово, кум Фаддей!» — «Здорово, кум Егор!»

      «Ну, каково, приятель, поживаешь?»

«Ох, кум, беды моей, что вижу, ты не знаешь!

Бог посетил меня: я сжег дотла свой двор

      И по миру пошел с тех пор».

      «Как так? Плохая, кум, игрушка!»

«Да так! О рождестве была у нас пирушка;

Я со свечой пошел дать корму лошадям;

      Признаться, в голове шумело;

Я как-то заронил, насилу спасся сам;

            А двор и все добро сгорело.

Ну, ты как?» — «Ох, Фаддей, худое дело!

И на меня прогневался, знать, бог:

      Ты видишь, я без ног:

Как сам остался жив, считаю, право, дивом.