И будет вечен вольный труд - [14]

Простерши руку, отягченну

Железных бременем цепей,

Для песней жалобных настрою,

И, соглася с моей тоскою,

Унылый, томный звук пролью

От струн, рекой омытых слезной;

Отчизны моея любезной

Порабощенье воспою.

А Ты, который обладаешь

Един подсолнечною всей,

На милость души преклоняешь

Возлюбленных Тобой царей,

Хранишь от злого их навета!

Соделай, да владыки света

Внушат мою нелестну речь,—

Да гласу правды кротко внемлют

И на злодеев лишь подъемлют

Тобою им врученный меч.

В печальны мысли погруженный,

Пойду, от людства удалюсь

На холм, древами осененный,

В густую рощу уклонюсь,

Под мрачным, мшистым дубом сяду.

Там моему прискорбну взгляду

Прискорбный все являет вид:

Ручей там с ревом гору роет,

Уныло ветр меж сосен воет,

Летя с древ, томно лист шумит.

Куда ни обращу зеницу,

Омытую потоком слез,

Везде, как скорбную вдовицу,

Я зрю мою отчизну днесь:

Исчезли сельские утехи,

Игрива резвость, пляски, смехи;

Веселых песней глас утих;

Златые нивы сиротеют;

Поля, леса, луга пустеют;

Как туча, скорбь легла на них.

Везде, где кущи, села, грады

Хранил от бед свободы щит,

Там тверды зиждет власть ограды

И вольность узами теснит.

Где благо, счастие народно

Со всех сторон текли свободно,

Там рабство их отгонит прочь.

Увы, судьбе угодно было,

Одно чтоб слово превратило

Наш ясный день во мрачну ночь.

Так древле мира вседержитель

Из мрака словом свет создал.

А вы, цари! на то ль зиждитель

Своей подобну власть вам дал,

Чтобы во областях подвластных

Из счастливых людей несчастных

И зло из общих благ творить?

На то ль даны вам скиптр, порфира,

Чтоб были вы бичами мира

И ваших чад могли губить?

Воззрите вы на те народы,

Где рабство тяготит людей,

Где нет любезныя свободы

И раздается звук цепей:

Там к бедству смертные рожденны,

К уничиженью осужденны,

Несчастий полну чашу пьют;

Под игом тяжкия державы

Потоками льют пот кровавый

И зляе смерти жизнь влекут;

Насилия властей страшатся;

Потупя взор, должны стенать;

Подняв главу, воззреть боятся

На жезл, готовый их карать.

В веригах рабства унывают,

Низвергнуть ига не дерзают,

Обременяющего их,

От страха казни цепенеют

И мыслию насилу смеют

Роптать против оков своих.

Я вижу их, они исходят

Поспешно из жилищ своих.

Но для чего с собой выводят

Несущих розы дев младых?

Почто, в знак радости народной,

В забаве искренной, свободной

Сей празднуют прискорбный час?

Чей образ лаврами венчают

И за кого днесь воссылают

К творцу своих молений глас?

Ты зришь, царица! се ликует

Стенящий в узах твой народ.

Се он с восторгом торжествует

Твой громкий на престол восход.

Ярем свой тяжкий кротко сносит

И благ тебе от неба просит,

Из мысли бедство истребя,

А ты его обременяешь:

Ты цепь на руки налагаешь,

Благословящие тебя!

Так мать, забыв природу в гневе,

Дитя, ласкающеесь к ней,

Которое носила в чреве,

С досадой гонит прочь с очей,

Улыбке и слезам не внемлет,

В свирепстве от сосцев отъемлет

Невинный, бедственный свой плод,

В страданьи с ним не сострадает

И прежде сиротства ввергает

Его в злосчастие сирот.

Но ты, которыя щедроты

Подвластные боготворят,

Коль суд твой, коль твои доброты

И злопреступника щадят,—

Возможно ль, чтоб сама ты ныне

Повергла в жертву злой судьбине

Тебя любящих чад твоих?

И мыслей чужда ты суровых,—

Так что же? — благ не скрыла ль новых

Под мнимым гнетом бедствий сих?

Когда пары и мглу сгущая,

Светило дня свой кроет вид,

Гром, мрачны тучи разрывая,

Небесный свод зажечь грозит,

От громкого перунов треска

И молнии горящей блеска

Мятется трепетна земля,—

Но солнце страх сей отгоняет

И град сгущенный растопляет,

Дождем проливши на поля.

Так ты, возлюбленна судьбою,

Царица преданных сердец,

Взложенный вышнего рукою

Носяща с славою венец!

Сгущенну тучу бед над нами

Любви к нам твоея лучами,

Как бурным вихрем, разобьешь,

И, к благу бедствие устроя,

Унылых чад твоих покоя,

На жизнь их радости прольешь.

Дашь зреть нам то златое время,

Когда спасительной рукой

Вериг постыдно сложишь бремя

С отчизны моея драгой.

Тогда — о лестно упованье! —

Прервется в тех краях стенанье,

Где в первый раз узрел я свет.

Там, вместо воплей и стенаний,

Раздастся шум рукоплесканий

И с счастьем вольность процветет.

Тогда, прогнавши мрак печали

Из мысли горестной моей

И зря, что небеса скончали

Тобой несчастье наших дней,

От уз свободными руками

Зеленым лавром и цветами

Украшу лиру я мою;

Тогда, вослед правдивой славы,

С блаженством твоея державы

Твое я имя воспою.

1783

Николай Михайлович Карамзин

1766–1826

Волга

Река священнейшая в мире,

Кристальных вод царица, мать!

Дерзну ли я на слабой лире

Тебя, о Волга! величать,

Богиней песни вдохновенный,

Твоею славой удивленный?

Дерзну ль игрою струн моих,

Под шумом гордых волн твоих—

Их тонкой пеной орошаясь,

Прохладой в сердце освежаясь—

Хвалить красу твоих брегов,

Где грады, веси процветают,

Поля волнистые сияют

Под тению густых лесов,

В которых древле раздавался

Единый страшный рев зверей

И эхом ввек не повторялся

Любезный слуху глас людей,—

Брегов, где прежде обитали

Орды Златыя племена;

Где стрелы в воздухе свистали

И где неверных знамена

Нередко кровью обагрялись

Святых, но слабых христиан;

Где враны трупами питались

Несчастных древних россиян;

Но где теперь одной державы

Народы в тишине живут

И все одну богиню чтут,

Богиню счастия и славы[1],

Где в первый раз открыл я взор,