И будет рыдать земля. Как у индейцев отняли Америку - [35]
Хендерсон оказался на грани провала. Его коллеги предложили сделать перерыв, чтобы обдумать сказанное Бизоньей Лепешкой, но сенатор хотел дожать индейцев. Он отозвал Бизонью Лепешку и переводчика в сторону, подальше от ушей журналистов и других участников комиссии. Некоторое время спустя они вернулись, и Хендерсон объявил, что они с Бизоньей Лепешкой обо всем договорились. Шайеннам разрешается охотиться между реками Арканзас и Платт, как и говорилось в соглашении, заключенном на Литтл-Арканзас, если они будут держаться не ближе чем в 16 км от железных дорог и поселений. За это шайенны и арапахо должны будут перейти на оседлый образ жизни, как только исчезнут бизоны, – а этот день уже не за горами, повторил Хендерсон. Под резервацию шайеннам и арапахо выделялся участок Индейской территории площадью 17,5 млн кв. км (просьбу Маленького Ворона отселить арапахо подальше от шайеннов проигнорировали). В остальном условия не отличались от предложенных кайова и команчам.
Компромисс Хендерсона ничего не решал: из-за стремительного заселения западного Канзаса охотиться так, чтобы держаться в 16 км от белых, становилось невозможно. Шайеннские вожди, не в силах вообразить, что в прериях и вправду когда-нибудь не останется ни одного бизона, приняли условия договора. Принял их и Маленький Ворон, чтобы избежать междоусобицы.
Хендерсон не показал окончательного текста соглашения ни шайеннам, ни арапахо, ни прессе. Он не внес туда обещанные изменения, а значит, гарантия прав на охоту за пределами резервации не попала в документ, который будет рассматриваться в Сенате. Однако не только он жульничал на этих переговорах. Шайенны тоже кое-что скрывали. Сказавшись больным, на собрание не явился единственный, кого слушались молодые воины, – Римский Нос. Что еще важнее, приглашение отклонил Каменный Лоб, не желавший слушать пустые обещания белых, а без благословения хранителя Священных Магических Стрел договор не будет иметь у шайеннов силы.
Не разбиравшиеся в шайеннских обычаях члены комиссии были исполнены сдержанного оптимизма, считая, что им наконец удалось заложить основы долгосрочного мира. Однако среди участников нашелся один проницательный капитан-кавалерист, который считал иначе. «Шайенны не осознают, от чего отказались. Договор – пустышка, и рано или поздно это недопонимание приведет к новой войне с ними, а может, и с другими племенами». Еще дальше в будущее заглянул переводчик-полукровка, и увиденное там ничего хорошего народу его матери не сулило. «Пожалуй, шайенны за всю свою историю не заключали договора более важного, – писал он впоследствии. – Он знаменовал начало конца для шайеннов как свободных и независимых воинов и охотников»[105].
Медисин-Лодж-Крик стал во всех возможных смыслах катастрофой для индейцев. Совет обнажил их раздробленность и неспособность осознать неуклонно растущую угрозу их жизненному укладу. Команчи поссорились с кайова, шайенны переругались между собой, их союз с арапахо дал трещину. Видя эту рознь, сенатор Хендерсон подавил свои благие намерения и предпочел циничную манипуляцию. Поможет ли договор приблизить поставленную правительством цель – сосредоточить индейцев в резервациях без привлечения армии и воздействия силой, станет понятно лишь со временем.
Читая отчеты о переговорах на Медисин-Лодж-Крик, генерал Шерман приходил в отчаяние от обретенного на бумаге мира. Пока договор позволяет шайеннам и арапахо кочевать к северу от реки Арканзас, война будет неизбежной. Мысленным взором Шерман отчетливо различал петлю, затягивающуюся на шее индейцев. Изыскательские работы, городки переселенцев, железные дороги и почтовые маршруты оттяпывали крупные куски индейских охотничьих угодий в западном Канзасе, оставляя небольшие разрозненные участки, на которых стремительно исчезала дичь. К востоку от Скалистых гор разрастались поселки старателей. Конечно, бизоны исчезнут, и индейцам придется либо приспособиться к укладу жизни белых, либо погибнуть. Но пока Шерман понимал, что со своей малочисленной армией он не сможет предотвратить стычки между индейцами и поселенцами или преследовать и наказывать летучие индейские отряды, если начнется война. Поэтому, пока подписавшие договор у Медисин-Лодж-Крик племена будут вести себя мирно, Шерман намеревался выжидать. Главной задачей для него оставалась защита железных дорог.
Эту задачу должно было облегчить прибытие в канзасский Форт-Ливенуорт генерал-майора Филиппа Шеридана, недавно назначенного командующим Департаментом Миссури. Президент Джонсон сослал Шеридана на фронтир в наказание: будучи военным губернатором Техаса и Луизианы, тот слишком свирепствовал, проводя в жизнь реконструкционные законы, и президента как сторонника мягких мер это не устраивало. Югу повезло, а индейцам нет. Теперь в лице Шермана и Шеридана под командованием Гранта против индейцев выступал грозный триумвират, одержавший победу в Гражданской войне.
Свой подход к решению индейской проблемы Шеридан выработал еще в 1850-х, когда молодым офицером сражался с индейцами на Северо-Западе. Идея его была проста и незыблема: чтобы перевоспитать «дикаря», необходимо «сочетать практическое наставничество со строгим надзором и мягким приучением к порядку». Однако мягкое приучение Шеридан понимал весьма своеобразно: во время индейского мятежа в Орегоне он вешал первых попавшихся индейских воинов «в назидание» их соплеменникам. То, что сам Шеридан жил с индианкой, никак не мешало ему без всяких душевных терзаний воевать с ее народом. Как и Шерман, он был сторонником войны на уничтожение, которую нередко из-за надуманных обид развязывал и против своих сослуживцев
