И будет рыдать земля. Как у индейцев отняли Америку - [28]

.

На рассвете 13 апреля Хэнкок двинулся на стоянки у Пони-Форк. Разведчики Воинов-Псов следовали за колонной с двух сторон и докладывали о продвижении Хэнкока вождям, пока остальные воины поджигали прерию, чтобы задержать генерала. При этом ни единого выстрела по солдатам сделано не было. К вечеру из клубов дыма материализовался один из вождей южных оглала по имени Убийца Пауни и пообещал генералу, что наутро вожди явятся на переговоры. Хэнкок поверил ему на слово и остановился. Минуло утро 14 апреля, но вожди не показывались. Уинкуп напомнил генералу, что индейцы не носят часов, поэтому время определяют не так точно, как белые, но Хэнкока эти доводы не убедили, и он в ярости продолжил наступление. К этому времени шайеннские женщины и дети уже успели сложить пожитки и скрыться. Вожди тоже не находили себе места: что, если им сейчас устроят вторую Сэнд-Крик? Тогда шайеннский воин Римский Нос предложил выход: он поскачет к белым и убьет Хэнкока.

Римский Нос слов на ветер не бросал. Сильный и темпераментный, он был одним из почитаемых героев на южных равнинах и славился такой отвагой и дерзостью, что майор Уинкуп принимал его за вождя. Однако Римский Нос понимал, что своей горячностью может навредить племени, и раз за разом отказывался становиться вождем. Единственный, кому удавалось утихомирить разгорячившегося героя, был вождь Бычий Медведь из Воинов-Псов. Этот исполин двухметрового роста по складу характера был миротворцем, но обстоятельства требовали готовиться к иному развитию событий, поэтому вместе с другими вождями шайеннов и оглала он выехал навстречу Хэнкоку в сопровождении трехсот воинов.

Ошеломленный таким парадом, «который в программу не входил», Хэнкок поспешно развернул 1400 своих солдат в боевой порядок. Кавалеристы взяли карабины наизготовку, артиллеристы зарядили и навели пушки. Пока все гадали, закончится ли взаимная демонстрация силы кровопролитием, Уинкуп выехал вперед, чтобы успокоить вождей, и повел их и Римского Носа на стихийные переговоры с Хэнкоком на нейтральной полосе между вставшими друг против друга войсками.

«Ветер дул ураганный», – вспоминал позже Хэнкок. Всем приходилось кричать, иначе ничего не было слышно. Обращаясь к Римскому Носу, генерал велел индейцам изложить свои намерения. Римский Нос был великим воином, но не имел полномочий говорить от имени вождей. Однако он ответил. «Мы не хотим войны, – заявил он. – Если бы мы хотели, мы не стали бы так близко подходить к вашим большим ружьям». Как раз в этот момент убегающие женщины с детьми ринулись в прерию. Хэнкок потребовал, чтобы вожди остановили бегство, и тогда Римский Нос предложил вождям вернуться на стоянки, а он задержится и убьет Хэнкока. Договорив, он коснулся генерала жезлом для ку – дальше последовал бы удар боевой дубинки, если бы вождь Бычий Медведь не схватил лошадь Римского Носа под уздцы и не потянул прочь. Хэнкок, не подозревавший, что был на волосок от смерти, объявил переговоры законченными. Вожди удалились, строй воинов скрылся за горизонтом. Благодаря молниеносной реакции Бычьего Медведя удалось избежать битвы, которая вполне могла перерасти во вторую Резню на Сэнд-Крик. Ночью индейцы сделали самый разумный выбор из тех, что у них был: сняли лагерь и с оставшимися женщинами и детьми стали уходить на север мелкими партиями, чтобы запутать преследователей. Палатки индейцы в спешке разбирать не стали и бросили как есть.

Когда забрезжил рассвет и стало ясно, что на стоянках не осталось ни души, едва не лопающийся от ярости Хэнкок приказал сжечь все палатки вместе с содержимым, а 7-му кавалерийскому полку отправиться в погоню. Но Уинкупу и заместителю Хэнкока удалось совместными усилиями уговорить генерала не трогать стоянки, пока кавалерия не доложит обстановку. Бегство индейцев, убеждали они Хэнкока, вполне объяснимо, учитывая Резню на Сэнд-Крик, которую армейское руководство осудило. Если уничтожить стоянки, «индейцы в ответ устроят такое, что только держись»[85], предостерегал Уинкуп.

Руководство погоней Хэнкок поручил офицеру, который разбирался в особенностях ведения войны на Великих равнинах ничуть не лучше его самого, – подполковнику Джорджу Армстронгу Кастеру, исполняющему обязанности командира 7-го кавалерийского. Этого лихого и своенравного двадцатисемилетнего офицера судьба баловала с невероятным постоянством. Изящный красавец, стройный и мускулистый, Кастер носил роскошные усы и отпускал белокурые кудри до плеч, укорачивая их лишь во время походов. Он был подвержен резким перепадам настроения: обычно жизнерадостный весельчак и душа компании, временами он ни с того ни с сего впадал, по определению его жены, в «долгое молчание» – становился угрюмым, уходил в себя и избегал всякого общества. Оти, как называли его друзья и близкие (впрочем, и на Армстронга он откликался охотно), появился на свет в семье фермера-кузнеца в Огайо, но значительную часть мальчишеских лет провел с единокровной сестрой и ее мужем в Монро в штате Мичиган. В Вест-Пойнте он никогда не позволял учебе мешать его личной жизни и в выпуске 1861 г. был последним в рейтинге. Ему повезло, что он вообще окончил академию: незадолго перед тем, как сменить серую кадетскую форму на армейскую синюю, Кастер угодил под трибунал за то, что во время дежурства, вместо того чтобы разнять сцепившихся в драке кадетов, изображал рефери. В обычное время за такой проступок его бы отчислили, но, поскольку в стране шла война, Кастер отделался выговором. С этого дня его карьера быстро пошла вверх. Уже через несколько месяцев он был капитаном и адъютантом командующего армией Потомака Джорджа Макклеллана, который привязался к «молодому удальцу, не поддающемуся усталости, не ведающему страха и не теряющему головы ни при какой опасности». Через год Кастер командовал кавалерийской бригадой при Геттисберге, а затем познакомился с генерал-майором Филиппом Шериданом, с которым до конца жизни сохранил дружбу, полную взаимной преданности и уважения. Под командованием Шеридана Кастер вел кавалерийскую дивизию во время военной кампании 1864 г. в долине Шенандоа от одной ошеломляющей победы к другой. Он инстинктивно чувствовал, когда нужно кидаться в атаку, когда держать оборону, а когда отступать. После сражения при Аппоматоксе Шеридан писал жене Кастера Либби: «Вряд ли найдется человек, который сделал для приближения желанного нам исхода больше, чем ваш доблестный супруг».