Hvalfanger / Китобой - [31]

Приметив боковым зрением, что в качестве «ведра» девушка подсунула ему единственный таз в доме — для стирки и, как потом выяснилось, обтираний — Сигмундур морщится. Как его отмыть-то?..

— Вдохни поглубже и выдохни, — советует Берислава, убирает пряди со взмокшего лица, — я принесу воды.

Китобой ее не слушает.

Он снова, подползая к краю постели, свешивается вниз.

…Этот спектакль с участием одного актера длится целых три раза. Он уже перестает верить, что наступит конец.

Но то ли Берислава видит истину, то ли уже даже у желудка мужчины нет никаких сил, но рвотные позывы ослабевают, а спазм утихает.

Все еще дрожащий Сигмундур буквально накидывается на свою подушку, вжавшись в нее лицом.

Его одеяло сбилось, сползло. Кожа, влажная после кошмара и развернувшегося действа, липка от пота.

Девочка просительно гладит его плечо.

— Тебе нужно попить воды.

— Тогда все сначала… — он почти стонет. Так мучительно, что сам пугается.

— Но и легче иначе не станет, — упрямая, наверняка качает головой, — ну же, Сигмундур. Два глотка.

Оборачивается к ней. Привстает на локтях. Смотрит — глаза в глаза. Но, не пугаясь, взгляда она не отводит.

Порадовавшись его согласию, добровольно-принудительному, пусть и выраженному безмолвно, Берислава легонько целует бледное плечо.

— Молодец.

Накрывает китобоя одеялом, ловко разровняв его, помогает прогнать дрожь. Встает-таки за злосчастным термометром.

— Я принесу градусник.

Сигмундура раздражает и злит вся эта ситуация. Вся, целиком и полностью, без исключений. Она не должна просыпаться из-за него ночами, не должна терпеть все это, видеть… это не по-мужски, это даже не по-человечески.

Как прозаично — он боялся оттолкнуть китовой вонью. Все стало проще — блевотой оттолкнет.

А потому он искренне противится, как бы не было херово. Китобой не намерен измерять температуру. Ему, грозно занявшему оборону на постели, подобное просто претит.

— Это невозможно, Берислава.

— Ты его выкинул? — останавливается в дверях уборной, оглянувшись через плечо.

— Нет… это, — и кивает на себя, на одеяло, поежившись от горьковатого привкуса во рту, — не может быть…

— Все нормальные люди иногда болеют, — не удержавшись, она возвращается на шаг назад, чтобы поцеловать его. Тепло, в аспидные волосы, чем сразу же будит новую дрожь. — Ничего страшного.

— Я не болею, — он решительно скидывает одеяло с плеч. Разминает их, помотав себе головой, садится, хоть и с опаской. — Болезнь равносильна смерти…

— Сигмундур, не говори ерунды, — смирившись с тем, что пока цифры не станут из воображаемых реальными, Берислава достает с верхней, самодельной полки в ванной градусник. — Все будет хорошо. А может, я вообще ошиблась. И ничего нет.

— Не зажигай, — обрывает ее низким басом, когда тянется к выключателю, — иди сюда, Берислава.

— Тебе мешает свет?

— Иди сюда! Давай этот чертов градусник…

Китобой нехотя устраивает термометр под мышкой, поджимая губы. От контакта кожи с холодным стеклом ему не удается удержать неровного выдоха. Правда холодно.

Берислава осторожно, с нежностью, но подкрепленной убеждением, поправляет его одеяло. Гладит плечи уже поверх него.

На своей постельке в их ногах поскуливает Кьярвалль. Влажными глазами-льдинками он присматривается к хозяевам.

— Уйми ты эту дрянь!

— Он за тебя тоже волнуется, — присев перед щенком, девушка успокаивающе гладит его, не забыв почесать за ушком, — тише, маленький. Все хорошо.

Китобой сильнее стягивает на себе одеяло.

— Чтобы увидеть, мне нужен свет, — Берислава забирает градусник обратно, вопросительно взглянув на мужчину, — ты позволишь?

— Ладно…

Она тянется к выключателю. Лампа вспыхивает.

Сигмундур сразу же щурится, отчего на его лице проступают морщинки на лбу и у глаз, кожа покрасневшая, тоже влажная. А глаза, что теперь так усиленно прячет от девчонки, совсем больные.

— Высоковато, — протягивает она, отложив термометр. — Давай попробуем сбить.

— Еще рано…

— Ты ждешь определенной цифры?

— Меня тошнит, — и, больше не в состоянии сказать ни слова, с отвращением к своей слабости, Сигмундур заново выплескивает желчь в таз.

* * *

Ближе к утру, вроде бы согревшись под одеялом благодаря спавшему жару, больше не испытывающий тошноты Сигмундур засыпает.

Берислава сидит на постели рядом, гладит прикорнувшего у ее бедра Кьрвалля, которого тревожат волки, все еще рыскающие где-то рядом, и следит за дыханием китобоя. Сама не понимает, почему, но считает его вдохи. Не может спать.

Рассвет приходит в их дом в четко установленное время, как по расписанию. Первый лучик такого редкого на подобные дары солнца стучится в окно, бродит по груди Сигмундура, что впервые за все время их знакомства спит в темной хлопковой майке. Берислава подмечает, что путь луча лежит ровно по линии шрама китобоя.

Девушка не уверена в том, что делает. И абсолютно точно не убеждена, что делает все правильно. Она признает, что теряется, порой не видит очевидного и, наверное, просто не допускала прежде мысли, что все может так быть.

В жизни ей еще не приходилось заботиться самостоятельно о дорогом человеке… а это ответственность. И это страшновато.

Но, сколько бы сомнений не одолевало, в одном Берислава убеждена на сто процентов — на работу Сигмундура отпускать нельзя.