Хроника частной жизни - [25]

И только люди уже точно знали,куда и зачем они везут ее, преодолевая холод,сугробы,одурманенный шум стволов сосен и,соучавствуя в сумрачной жизни,не чувствовали мировой ту-манной боли,а просто предавали тело мерзлой черной земле, на которую ошалело смотрели холодные сугробы да синицы, рассевшиеся чинно на ветках деревьев и не желавшие уле-тать,не попрощавшись с покойной.

Наступал новый год.И люди готовились веселиться, рас-цвечивая цветными фонариками и подарками свою жизнь, позволяя любить себе и быть любимыми,прозревая стрелой живой мысли время и пространство,нацеливая в небо спут-ники,населенные живыми существами и полагая,что,вот после освоения космоса, они станут совсем счастливыми и заживут своей самодостаточностью,позабыв пустые клетки прошлого существования,отягчающего их.Жалобные струны предвзятых идей попрежнему пели свои заунывные песни,улетающие в соцветии слов в никуда,но люди уже все меньше и меньше увлекались словами,усиливая свой блеск надеждой оседлать физику,химию,напитаться вдоволь кукурузой,которая по их мнению и есть основной продукт благополучия зачумленной Америки,с которой уже появились задумки тягаться,беря на грудь обязательства на душу населения по мясу и молоку, укрощая бумагу длинных рублей,разводя громадные стойбища каменногрудых цехов от электроники,требующих нового ме-талла-детища Алексея.

Алексей же,отойдя от окна, с влажными от слез глазами, меняя коня событий,с трудом опустился на панцирную сетку постели,ощущая в груди слабое голубиное дыхание,переходив-шее в трепыхание сердца-тахикардию.

Его душа, как потенциально-данное живое существо, счи-тало образы собственных событий,в которых материя была формой,но не сутью видений.Ему представлялось в простых и грубых явлениях,участником которых он был в этой жизни, мешавшей в песнях и лед,и пламень,вся прожитая им жизнь,в которой материя как потенциально-данное соперничала с об-разами, и он убеждался,что истинная природа вещей не есть деревянный рай сухой жизни,что тугие паруса духа,натянув-шие длинный выводок кораблей-событий в черном море витийствий,движутся любовью, надеждой, которая с тяжким грохотом подходила к изголовью его кровати и,увы,превра-щалась в непоправимую ночь,а синее солнце на горизонте светило не менее ярко,чем желтое,но не имело благодати вечно сущей материи.Поэтому новое качество солнца, пере-шедшее в инобытие,не есть то желтое солнце,которое явля-лось ему в течении всей его жизни и которое было качест-венно иным,обставленным внешними обстоятельствами, кото-рые неприменно пребывают в нем.Чистый смысл и субстрат фактических обстоятельств его быстро протекающей жизни взаимодействовали,но не фактически,а через процесс раско-лотости различных круговых смыслов,возникающих перед ним в форме круговых символов,которые, как он помнил еще в желтосолнечной жизни, рисовали астрологи на своих круглых картах жизни.И он,вдруг,с отчетливостью начинает понимать, что встречается с невинной смертью,которая в своей соловьи-ной песни образов, пытается проникнуть в его еще теплое сердце.Он пытается вытолкнуть из себя этот сумереч-ный год смерти,чувствует невыносимый гнет грузного леса прожитых годов,видит плывущие мимо него солнце и землю, совершая скрипучий поворот руля своей жизни,опознает науку расставания со своими близкими,взваливая на себя весь груз собственных скорбей,вглядываясь влажными от слез гла-зами вдаль,где женский плач мешается с пением муз, которое в его потухающем сознании есть первообраз энергий и вещей в своей инобытийности и осмысленности,способной самой мыслью о всяком инобытийном предмете сказать,что есть каждое,чем отличается от них и какова их общность.В этой общности мистической сущности предметов его умирающий ум оказывается одновременно сам для себя целиком и мыслимым и мыслящим,он как бы одновременно приемлет все формы мифов и гаданий человечества,которые постигаются умозрением,но не могут быть выражены бедной радостью языка на праздном вече умирания человека.

Голубое дряхлое стекло вечности,еще завешанное для него черным бархатом гор неизвестности,окруженной высокими холмами образного мышления,в котором познание ума более совершенно,чем самопознание души,растилающейся полем цветущих маков,движущимся по пыльным улицам прожитой жизни,где разные жизни как шашлык и чебуреки перевари-ваются одним и тем же желудком,это голубое стекло теней вечности,наконец,дает ему ясное представление о том, что ум,мышление и мыслимое в своей нераздельности одновре-менно поют ему ночную песнь беспамятства,а выпуклая ра-дость узнавания превращается в мертвую ласточку интуиции.

Единичность подвижного покоя смертной власти оставляла его еще в самотождественном различии тумана,звона и зия-ния,но такой эйдетизм был уже бесплотным чертогом теней, из которых усилием воли он пытался вернуться в мир любви и узнавания,в котором имя его как идея времени живых во мгле злого мотора сердца было выражением сущности театраль-ного шороха с его энергией будущего действия как символа сущности,смыслового тождества логического и алогического в громадном костре действий всемирной пустоты.