Хроника частной жизни - [24]

Ее старость и эти дети,поглощающие и пожирающие от постоянного чувства послевоенного голода скромную и не очень калорийную,но вкусную пищу,явили бы визионеру в его созерцании идею богоизбранного чистилища во всей глубо-чайшей внутренней необходимости и неисчерпаемого источ-ника радости в своем запредельном благе на фоне чис-того бытия,преображающего прозаичность вида и цель собы-тия в пленительную смесь мудрости,доброты и юности неис-черпаемых сил в юродивой непосредственности, противо-поставляющей сам процесс питания тому общепиту,которое было организовано в годы советской власти за закрытыми стенами на площади Ногина для старых большевиков-орде-ноносцев.Тогда эти последние могикане от революции с на-винченными к чистому потертому белью орденами о их выс-ших заслугах,оставляя распределение продуктов по катего-риям своих прав для родственников первого и второго колена на первом этаже,сами с чувством правильно прожитой жизни поднимались на второй,”едальный”этаж,где солено-сладким или бессмысленным языком, в зависимости от стадии рамо-лического распада, получали простой обед,состоявший из са-лата,не очень обильного первого,вываренного второго, компо-та и маленького стаканчика сока.В ритуале принятия этой простой пищи заключалась для них вся индивидуальность, осуществленность и благо,прекрасное и мудрое подобие богу, в которого они не верили,которому не поклонялись в своем раскрытии рыцарского подвига жизни,но в котором они хотя бы уподоблялись своим вождям,знамя которых было выжжено в их сердцах и хотя размеры этого знамени по мере движения отпущенного им времени на жизнь сужались,но шипение, бунт и хмель их мыслей был также молод как и многие десятилетия назад,когда в их руках была отвратительная как руки бра-добрея власть над людьми.Широкое и братское лазорье, тяжелые подковы их крылатых лошадей,топчущих в по-луденной степи мускулистых кузнечиков,свежих как утрен-ний снег бабочек,распластанных на скудной траве,где еще слышно жужжание пчелы,было еще живо в них,но своей вос-точной спесью порождало в них не красоту еды,а непре-менный смысл в ее поглощении,в ее наличии как данн-ности,которая не смеет быть постоянной данностью для других. Вот почему они были скромны в своих потребностях. Они давно уже поняли,что драгоценности,деньги, наконец, вещи не являются неприменным атрибутом их жизни в целом, они могут быть отняты или отняты и поделены,а съеденное, поглощенное,превратившееся в калории, кровь, мыщцы, оста-ется там,внутри них,покуда в жилах спешит кровь,задавая вдохновение их саморазложения,в котором раздробленность их духа в форме отсутствия калейдоскопа мыслей,не порождает воображения,но служит точному и каноническому исполне-нию законов,начертанных на скрижалях их восточных вла-дык.Вот почему поглощение пищи,а не деликатесов, остав-ляемых ими своим родственникам,которых-то внутри себя они давно уже немного презирали за начавшийся в их сознании вещизм,коллекицонирование деликатесов и предметов домаш-него обихода как самоцель,которая и есть благо,не при-влекало и не тревожило их сознания,затемненное самовоспо-минаниями не самого движения событий,но выпитого и съе-денного за это событие.Такая самопотенция пространства мыс-ли приводила к потере собственного лица,индивидуальности и превращала личность в элемент коллективного творчества, проповедающего вчерашнюю глупость.Рыжее солнце, встаю-щее на востоке,превращалось теперь не в их сознании,а делах и результатах скромнооткушанной жизни в серый ветер чужих наречий,смысл которых уже не доходил до народившихся поколений,серыми волчатами недовольно глядящими на ста-рых,седых волков и волчиц,не оставивших им путного нас-ледства.

Шестое чувство подсказывало Агнии Евгеньевне,что если флаг еды в это голодное и холодное время будет развернут в саван,то он и будет скатертью-самобранкой,которая,если и не сохранится в душах ее малышей,то сохранит их жизни в тяге к непустым небесам,для которых их теперешний лепет лепит их опыт будущего сознания.И если ребенок хранит молчание во время насыщения своего желудка,то он как большая все-ленная пьет наваждение причин в свойственной ему непос-тижимости для придания своему “я” живости,действенности, динамичности, то-есть образования живого тела души,мышле-ния и логики, которые и рождают интеллект, любящий, даря-щий жизнь и воспринимающий жизнь.И это триединство, со-ставляющее маленькую вечность личности в сыпучих песках перепитий жизни окажется в будущем прекрасным чертеж-ником пустыни в своей безудержности самопостижения и выхода из мнимого пространства в запущенный сад их жизни.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Алексей еще не потерял своего тела,но уже не знал,что ему делать с ним,когда через силу единым именем своим под-нимался на ортопедических ходулях ног во весь свой гро-мадный рост,хотя стекла вечности ложились уже на его ды-хание и тепло.Превозмогая головокружение,печальную боль в ногах и руках при звуках похоронного марша Мендельсона, доносившегося с улицы,он молча стал у окна столовой и сквозь звериные тела льдистых узоров изморози декабрьского холода смотрел на траурные приготовления около подъезда его дома.Лютый холод и колючий ветер заставляли людей топтаться на одном месте,пританцовывать на кристаллических нотах музыки,образующей нерушимую связь с серым и хму-рым днем.Хоронили Агнию Евгеньевну.Она покинула этот бо-лезненный и странный мир,принесший ей в зрелости столько обид и горя,вывернувший наизнанку всю ее жизнь, мир, ко-торый она любила и который как и все люди вовсе не хотела покидать,вглядываясь в мертвенный холст куска неба который она внимательным и строгим взглядом изучала, проникаясь его бесконечностью,взгляд ее,неожиданно, стал пустеть и сердце слилось с первоосновой жизни, принимая в объятия пустоту,в которой теплилась любовь, надежда и вера,излучаемые глазами дорогого ей человека Нины-жены Алексея.Но об этом ей уже ничего не было известно,так как она покинула этот мир и была уже в другом, где нет места огням фонарей и скорбям людей,любившим ее.