Христос остановился в Эболи - [11]

Шрифт
Интервал


Но роковой мимолетный проблеск сознания лейтенанта Декунто, думал я, сидя за ужином в кухне вдовы, — это редкий случай, может быть даже исключительный. Такой проблеск не промелькнул ни на одном тупом, злом и жадно удовлетворенном лице моих новых знакомых, прогуливавшихся на площади. Их страсти, как это было ясно, не опираются на историю, не выходят из узкого пространства малярийных глин; они вырастают в маленьком уголке между четырьмя домами, порождаются нищетой и ежедневной неотложной потребностью в пище и деньгах, открыто облачаются в условности «порядочных людей», распухают в крохотном мирке мелких душ, на фоне пустынного пейзажа, пока не вырвутся силой, как пар из-под крышки этой глиняной кастрюли вдовы, где варится жидкий суп, ворча и свистя на жалком пламени хвороста, там в камине. Я смотрел на огонь и думал о бесконечной цепочке дней, ожидающих меня в будущем, когда и для меня горизонт мира людей будет замкнут этими темными страстями. Тем временем вдова положила на стол хлеб и поставила кувшин с водой. Это был серый хлеб местной выпечки, из грубой пшеницы, в виде караваев в три или пять кило, который едят целую неделю, круглый, как солнце или как мексиканские солнечные часы на камне, — почти единственная пища и бедных и богатых. Я начал резать его теперь уже знакомым мне способом — упирая в грудь и прижимая к себе, стараясь не поранить острым ножом подбородок. Кувшин, обычный кувшин, которые и в Грассано и здесь женщины носят на голове, амфора из Феррандины, сделанная из желто-розовой глины, с выпуклостями и впадинами, напоминающими архаическое изображение женщины с тонкой талией, круглыми бедрами и грудью, с маленькими, выгнутыми дугой ручками. Я сидел один за столом, покрытым тяжелой скатертью из домотканного полотна, но комната не была пустой. Дверь с улицы то и дело, открывалась, и входили женщины-соседки — знакомые, родные вдовы. Они приходили под разными предлогами — приносили воду, спрашивали, не нужно ли ей постирать завтра на реке; женщины останавливались далеко от моего стола, около входа и говорили все вместе, как птицы. Они делали вид, что не смотрят на меня, но время от времени черные глаза их быстро и с любопытством обращались из-под вуалей в мою сторону и тотчас же убегали, как лесные зверьки. Я еще не привык к местной одежде (к жалкому подобию одежды, не имеющей ничего общего с знаменитыми костюмами, которые носят в Пьетрагалла или Пистиччи), и все женщины казались мне одинаковыми: у всех лица обрамлены вуалью, обмотанной несколько раз и падающей на спину, на всех простые кофточки из бумажной материи, длинные, до щиколотки широкие темные юбки колоколом и высокие сапожки.

Женщины стояли прямо, в торжественных позах людей, привыкших держать на голове в равновесии тяжести, и их лица сохраняли выражение суровой строгости. Строгими, без всякого женского изящества, были их жесты, так же как тяжелые взгляды их черных любопытных глаз. Они казались мне не женщинами, а солдатами странного войска или скорее флотилией темных закругленных баркасов, которые вот-вот поплывут все вместе по ветру на маленьких белых парусах. Я смотрел на них и пытался понять, о чем они говорят на своем диалекте, когда кто-то постучал в дверь; женщины простились, юбки и вуали сильно заколыхались, и новый персонаж появился в кухне.

Это был молодой человек с крохотными рыжими усиками; в руках у него был длинный футляр коричневой кожи. Он был плохо одет, сапоги его были в пыли, но на шее у него был галстук и воротничок, а на голове — смешная высокая круглая фуражка с лакированным козырьком, вроде тех, которые носили когда-то студенты. На сером околыше фуражки пламенели во всю высоту вырезанные из красного сукна две большие буквы: НИ. «Налоговая инспекция», — сказал он мне, когда я спросил у него, что означают эти гигантские Н и И. Между тем, осторожно положив футляр, он сел за мой стол, вытащил из кармана сверток с хлебом и сыром, заказал вдове стакан вина и начал есть. Это был сборщик налогов из Стильяно; он часто бывал в Гальяно по делам службы; сегодня он запоздал и должен был заночевать у вдовы. У него и назавтра была работа в Гальяно. Он не очень охотно говорил о своей службе, но, напротив, с большим удовольствием показал мне содержимое своего футляра. Там лежал кларнет. Он с ним никогда не расставался, постоянно носил его с собой, даже когда «путешествовал», охотясь за деньгами крестьян. Он нашел эту работу (нужно же жить), но мечтает совсем о другом о музыке. Он еще не овладел этим искусством в совершенстве, он начал учиться играть на кларнете только год назад, но зато упражняется непрерывно. Да, он может сыграть мне одну песенку, потому что — это видно — я разбираюсь в музыке; но только одну, так как ему нужно еще зайти к товарищу, а сейчас уже поздно.

Хлеб и сыр кончились, и больше нечего было есть. Кларнет неуверенно и тихо играл мелодию песенки; собаки аккомпанировали ей ворчаньем.

Как только сборщик-музыкант вышел и мы остались одни, вдова рассыпалась в извинениях, что должна поместить его в комнате вместе со мной. Она не могла сделать иначе. Но это приличный молодой человек, чистоплотный, не крестьянин. Я уверил ее, что охотно снесу его общество. Я уже привык к этим случайным сожителям на одну ночь. В Грассано, живя в гостинице Приско, я почти каждый вечер должен был принимать нового человека в своей комнате. Там было две комнаты, но когда одна была полна, приходилось пользоваться и моей; часто это бывали проезжие, потому что Грассано расположен на большой дороге, а гостиница Приско считается лучшей во всей провинции и путешественники, едущие по своим делам в Трикарико, предпочитают вернуться вечером в Грассано, но не останавливаться в убогой таверне этой резиденции епископа.


Рекомендуем почитать
Монастырские утехи

Василе ВойкулескуМОНАСТЫРСКИЕ УТЕХИ.


Стакан с костями дьявола

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Спасенный браконьер

Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…


Любительский вечер

Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?


Рассказ укротителя леопардов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.