Хреновый детектив - [29]

— Естественно, нет. Если бы никаких сведений о них не было, вряд ли мы так быстро раскрутили бы эту бодягу. Да и от тебя так легко не отпустили бы, когда ты попал к нам. Другое дело, что брать их раньше было не за что, ведь ничего криминального в их действиях до поры до времени не было. Собираются себе мужики, играют в партизан-подпольщиков, ну и пускай играют — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. За идеи у нас теперь не судят… Да, видно, чересчур понадеялись, что вовремя успеем за руку схватить. Вот и прошляпили убийства… Но ведь и ты, мерзавец, хорош! Возомнил себя великим сыщиком и пустился в расследование! Что ты знаешь об этом? Они же могли тебя, как щенка, сразу за Файнбергом и Скворечниковым пришлёпнуть. А ты дилетант, который только и подставлял лоб. Они же профессионалы, которые чётко использовали ваши склоки с Файнбергом, вплоть до изучения твоих письменных пасквилей. — Тут я покраснел, как рак, и отвёл глаза в сторону, но Толик невозмутимо изничтожал меня дальше. — А ты, небось, до сих пор не врубаешься, как им удалось так классно подставить тебя. Думаешь, совпадение? Они и в «Союз православных» влезли лишь для того, чтобы натравить такого отморозка, как Скворечников, на вашего Файнберга. Если бы им понадобился ты, они бы тебя ещё в первую ночь достали, когда ты в постели у своей поэтессочки ото всех прятался. Тоже себе конспиратор!

— Вы и это знаете! — ахнул я, но Толик лишь грустно покачал головой:

— И это, и многое другое.

— Почему же вы меня тогда спокойно отпустили с дурацкими пожеланиями запереться дома и носа никуда не казать?

— Ну, тогда уже всё постепенно становилось на свои места. И дураку было ясно, что домой ты не пойдёшь, а будешь искать новых приключений на свою седалищную мозоль. Вот мы и решили, что ты в какой-то степени отвлечёшь внимание этих ребят на себя. Ведь ты ничего не подозревал, а мы с самого начала вели за тобой самое пристальное наблюдение. Если хочешь знать, мы даже в курсе твоих телефонных бесед с Пахомовым. Тогда же, кстати, засекли, что хлопцы Пал Георгича тоже практикуют телефонные прослушивания. Раньше этого даже представить не могли… Всё вроде предусмотрели, а убийство кавказца на перекрёстке прохлопали. Кто мог такое предположить? Да и Пахомову тогда досталось! Он, бедолага, до сих пор очухаться не может, всё подозревает покушения жидо-масонов на свою драгоценную жизнь. Лихо ты ему голову заморочил, у старика теперь шарики за ролики заехали. — Толик не смог сдержать улыбку. — Даже в сортир теперь без охраны не ходит.

— Почему же вы всё это время молчали? — обиделся я, не обращая внимания на его похвалу. — Выходит, я нужен был вам только как подсадная утка?

— Ты сам себе выбрал такую роль… А вообще, ты нам очень помог, ведь знали-то мы многое, но не знали некоторых конкретных имён. Павел Георгиевич — не чета тебе, законспирировался основательно, и мы не могли выйти на него до самого последнего момента. Ведь у него даже имя совсем другое, а это — кличка, как у его предшественников-революционеров… Выложи мы тебе тогда хоть часть того, что нам было уже известно, кто знает, как бы ты себя повёл и каких бы дров наломал. И он наверняка заподозрил бы неладное и так затаился бы, что никакой приманкой его уже из подполья не выманишь. Ты вполне устраивал и их, и нас своими дурацкими метаниями. Благодаря тебе, мы вышли на них гораздо быстрее.

— А газета со статьёй?

— Про газету и в самом деле стало известно только через тебя. Мы и предположить не могли, что они полезут в прессу. Масштабно ребята задумали новую революцию, ничего не скажешь…

Хоть и закончилось всё вроде бы благополучно, справедливость восторжествовала, а злодеи задержаны и наказание неминуемо, на душе у меня было всё это время тоскливо и паскудно. Не знаю почему, но наигранный оптимизм Толика и его вера в торжество закона ввергали меня в ещё большую тоску. Хотелось выть волком и рыдать в чью-нибудь жилетку.

Все эти дни мы с Леной приводили офис в порядок, выносили мусор, чинили поломанное, восстанавливали и раскладывали по папкам бумаги.

А до этого мы хоронили Марика, шли за гробом, и я старался не смотреть на плотную тюль, закрывающую слегка загримированный шрам на виске своего бывшего друга. Одной рукой я придерживал локоть Наташки, теперь уже вдовы, другой сжимал ладошку пятилетнего мальчугана. А он никак не мог понять, почему взрослые еле передвигают ноги и плачут, когда старик-хасид наигрывает на скрипке такую весёлую и одновременно рвущую душу мелодию, и даже сам почему-то огорчённо трясёт своей седенькой бородкой и постоянно смахивает кулаком с зажатым смычком прозрачную стариковскую слезинку с кончика носа.

У самого кладбища я заметил Лёху с женой. Верка что-то шепнула мужу и потащила в сторону от похоронной процессии. Пару раз Лёха обернулся, виновато пожал плечами, но подойти так и не решился. А может, не захотел.

Насильно мил не будешь, устало подумал я, тем более, какие мы с ним друзья? Спасибо уже за то, что он сделал для меня. Дай ему Б-г не ошибиться дальше в своих исканиях…

А ещё через три месяца мы с Наташкой и её малышом улетали в Израиль. Провожать нас в Шереметьево поехал лишь Толик.