Про летописца Нестора в своё время ходило много слухов, мол, берёт взятки за то, чтобы вписать чьё-то имя на скрижали истории. Сколько берёт, никто в точности не знал, потому что не пойман — не вор. А Нестор и в самом деле был мужиком скрытным и довольно скуповатым. Если уж кого-то вписывал в летопись, то с очень большим скрипом и после очень долгих уговоров.
Приходили к нему даже Александр Невский и Дмитрий Донской. Мы, говорят, герои общенационального значения, взаправдашние, и нет никаких сомнений в том, что место в истории нам обеспечено на сто процентов, тут и к бабке не ходи. А Нестор им: справочки, пожалуйста, предоставьте, да ещё чтобы печатями были заверены, что вы участники хрестоматийных легендарных событий. А то много вас тут таких ходит, а я один, и ошибаться мне нельзя. История мне этого не простит.
— Какие, к чёрту, справки?! Морда твоя бюрократическая! — возмущаются герои. — Ты на наши доспехи ратные посмотри — все иссечены вражьими саблями! А ранения, после которых простые смертные не выживают?! Вот тебе и подтверждение нашего героизма.
— Тут намедни ко мне Иван Грозный заглядывал, бородой своей сивой тряс да стращал лютой погибелью, если не уважу, — гнёт свою линию Нестор, — только для меня истина дороже: не вписал я его, душегуба. Пущай палкой замахивается на сына своего непутёвого, а не на меня, и не надеется на снисходительность. А вас, господа, может быть, и впишу, но… только после того, как буду иметь на руках заверенную справочку!
Задумались герои: где же им взять такие справки? К Кутузову обратиться — так тот может выписать документ только о Бородинском сражении, не больше. К маршалу Жукову вообще не суйся — он не только бумагу не даст, да ещё в шею вытолкает, такой у него характер скверный.
— Может, у псов-рыцарей какой-нибудь документ выправить? — размышляет Александр Невский. — Так ведь я их всех перебил поголовно, хоть бы одного на развод оставил!
— А мне как быть? — чуть ли не рыдает Дмитрий Донской. — Хоть я и не всех татаро-монголов извёл, но что с них взять — они же поголовно неграмотные, да и письменности у них отродясь не было…
Так и не внёс их Нестор в свои летописи. А внёс только тех, кого сам пожелал. Но на каких условиях — об этом история умалчивает. И мы глубокомысленно промолчим. А что тут ещё, скажите, прибавить?
Карамзин, Ключевский и Пётр Первый
Историки Карамзин и Ключевский часто собирались вместе, чтобы сочинять историю России. Но в архивах копаться они не любили, потому что ничего приятного в этом занятии нет — пыли наглотаешься, папка какая-нибудь того и гляди с полки сверзится и по маковке даст, к тому же, пока что-то дельное откопаешь, не один месяц пропыхтишь в бумажных завалах.
А был у них один проверенный способ — вызывать с помощью спиритизма души умерших государей и выпытывать, как всё было. С всякими древнерусскими князьями да татарскими тохтамышами проблем не возникало. Только покрути тарелочку по столу, клики мертвеца по имени, и он уже тут, сердечный. Давайте, мол, господа, выкладывайте свои вопросы, да поживее, а то спать вечным сном мешаете, и вообще не княжеское это дело — интервью потомкам давать.
А историкам только того и надо — вопросы у них уже готовы, а то, что осталось неразъяснёнными, сами додумывают и выдают за чистую монету. А кто их, академиков, подловит на вранье? Знамо никто.
И вот добрались они в своих сочинениях до Петра Первого.
Словно сердце им подсказывало, что царь Пётр — тип вредный и исключительно капризный, наделает проблем, от которых только тошно станет. Мужик он был пьющий, тиран и самодур, а уж если ему что-то не по нутру, то впадал в истерику и ломал стулья. И не только стулья.
Покрутили академики тарелку, позвали дрожащими голосками Петра, а тот уже тут как тут — мало того, что грязно материться без причины начал, так ещё и глазищами с портрета со стены сверкает.
— Чего звали, холопы? — вопрошает. — Совсем страх потеряли — прах монарший беспокоить!
— Скажите, Пётр Алексеевич… — заблеял Ключевский.
— Кто таков? Какого дворянского роду-племени?! — рычит царь, аж, портрет на стене трясётся.
— Я…
— Молчать! Розгами засеку, батогами забью!.. Чего хотел? Учти, если какую-нибудь ерунду попросишь, то лучше бы помер раньше, чем на свет родился!
— Он будет спрашивать, — и указывает пальцем на Карамзина, а у того поджилки так трясутся, что слова вымолвить не в состоянии.
— Трусливые вы людишки, — окончательно разгневался Пётр, — после моей кончины совсем народ измельчал! Даже говорить с вами противно! Тьфу на вас!.. Я пошёл, а вы тут оставайтесь. Но учтите, ещё раз меня побеспокоите по пустякам, я найду на вас управу, ох, найду!
После того, как раскаты царского баса стихли, а портрет перестал сверкать глазищами, историки чуть успокоились. Сидят, друг на дружку пялятся, отдышаться не могут.
— Слушай, а что мы его испугались? — обрёл дар речи Карамзин. — Что он нам сделает — он же на том свете, а мы пока на этом…
— Ой, не говори! — заохал Ключевский. — У него рука повсюду… Лучше давай ничего плохого про него писать не будем. Напишем, мол, обычный правитель, воевал со шведами, строил корабли да города, морды народу чистил — ничего плохого и ничего хорошего. Царь как царь. Лучше с ним не связываться!