Хрен знат - [41]

- Погнали, а то опоздаем. Есть разговор.

И он зашагал рядом, поминутно заглядывая в глаза, и пиная коленками свою железнодорожную сумку, что была у него вместо портфеля.

Я молчал, подбирал слова, а Витька терял терпение.

- Так че, - не выдержал он, ныряя под последний вагон, - ты сказать-то хотел?

- А то! - я схватил его за ворот мятой рубашки, приблизил к себе и спросил, глядя в круглые вишневые зенки. - Ты мне друг?

- Я тебя когда-нибудь обманул?! - обиделся он.

- Ну, тогда обещай мне, как другу, что, когда станешь взрослым, ты не будешь пить ни водку, ни самогон, ни прочую дрянь!

- А че так? - он одернул рубашку и заправил ее в штаны. - Че так, говорю?

Если б я знал, че... пришлось изворачиваться:

- Да приснилось мне ночью, Витек, что ты стал знаменитым гонщиком, а я у тебя прошу показать золотую медаль. Бабы вокруг столпились, толкают друг дружку и спрашивают: "Это тот самый Григорьев?"

У Витьки загорелись глаза. Он их быстренько потушил, чтоб уточнить:

- Где это было?

- Я же сказал, во сне.

- Понятное дело, во сне. Я тебя про место спросил: Москва, или наш город?

В каждом деле, Григорьев любил доскональность. Даже "русский" передирал на контрольных до последней ошибки.

- Кажется, наш, - подумав, ответил я. - В том месте, где сейчас стоит хлебный ларек. Только вместо него большой магазин, и еще непонятно: ты, типа того, что взрослый, а я еще пацан пацаном. Так и хочется дать тебе в тыкву, чтобы не задавался.

- Ты свою тыкву побереги!

- Так обещаешь?

Мой кореш засунул правую руку в карман и зашагал впереди своим развинченным степом. До самой школы молчал, взвешивал все риски. Возле калитки остановился, повернулся ко мне, чиркнул ногтем большого пальца по верхним зубам и хрипло сказал:

- Без базара!

- Пацан сказал - пацан сделал! - выдал я очередной слоган из лихих девяностых, чтобы услышать в ответ Витькино неизменное "Че???"

В школьном дворе никого не было. Наверное, все уже на уроке. У дверей нашего класса грозно маячила квадратная фигура Ильи Григорьевича. Витек умудрился шмыгнуть у него под рукой, а я не успел. Директор схватил меня за плечо, глянул в глаза из-под кустистых бровей, коротко бросил "Пойдем ка со мной!" и зашагал, повернувшись ко мне спиной, в полной уверенности, что никто в этой школе не посмеет его ослушаться. Я семенил позади, стараясь поспеть за его широченным шагом, то отставая, то забегая вперед и, как Витек пятнадцать минут назад, пытался прочесть в его озабоченном взгляде, насколько серьезная выволочка ждет меня в его кабинете.

- Как бы там ни було, а ты молодец! - строго сказал директор, когда мы вошли внутрь. - Сам, наверно, не представляешь, что сотворил, тем не менее, это так. Макаренко нечто подобное называл "эффектом большого взрыва". Ты хоть понял, Денисов, о чем я сейчас говорю?

Он сделал весомую паузу, чтоб прейти к следующей части своего выступления касательно моего опоздания на урок. Я решил промолчать и заранее опустил голову.

- Не понял, и слава богу! - усмехнулся Илья Григорьевич. - Да я тебя, собственно, и вызывал совсем по другому поводу. Ты про новую школу что-нибудь слышал?

- Как же! - ответил я. - Ходили, записывали. Правда, до нас еще не дошли.

- Вот и я о том говорю. Ваша улица находится на меже. По-моему, к нам даже ближе. Поэтому, как бы там ни було, я имею полное право оставить тебя здесь. Будь на то добрая воля твоих дедушки с бабушкой. Сам-то как думаешь?

- Конечно, лучше всего остаться в своем классе. - Я поднял очи горе и посмотрел на директора. - Только вы лучше вместо меня мамку мою возьмите. Она с Камчатки скоро приедет, будет работу искать.

- Она у тебя учитель? Где работает, кем?

- В вечерней школе. Историю преподает, географию, ну и обществоведение.

- А отец? - Вопросы Ильи Григорьевича были емкими, выверенными. Он, как всегда, кратчайшим путем, добирался до сути.

- Развелись они, - со вздохом, ответил я. - Списали отца после вынужденной, запил...

- Как, как ты сказал, "после вынужденной"? - оживился директор. - Он что у тебя, летун?

Я, молча, кивнул.

- Что закончил, не знаешь?

- Николаевское военно-морское училище летчиков имени Леваневского.

Я знал биографии близких родственников по годам и, чуть ли, ни датам, как, впрочем, и любой другой человек, кому довелось подавать документы на визу в советское время. На нашего Небуло это произвело впечатление.

- Ладно, иди, - коротко бросил он и что-то черкнул в своем ежедневнике. - Учителю скажешь, что я вызывал.

Имея такую отмазку, можно было вообще не идти на урок, догулять его до конца. В иные златые годы я так бы и поступил. Только время не позволяло. Мой отсчет в этой реальности пошел на считанные часы. Было бы дуростью, потратить их столь нерачительно. Где-то там, в прошлой своей жизни, я уже начал искать очки.

Надежда Ивановна стояла у черной доски, под надписью "Как я провел лето". Обернувшись на шум, и увидев меня, стоящего на пороге, кротко сказала:

- Садись, Саша.

И я зашагал, немея ногами, на зеленый свет Валькиных глаз.

Естественно, все смотрели, шушукались, толкали друг дружку локтями. А какая-то падла подсунула мне под седалище канцелярскую кнопку. Чуть было ни сел!