Хранитель Бездны - [91]

— Вещи… Пил я, — неожиданно брякнул Андрей, — неделю как пил… Теперь вот домой… — начав врать, он не мог уже остановиться, испытывая совершенно детское веселье от каждой произнесенной фразы.

Юра посмотрел на него исподлобья и внезапно тоже ухмыльнулся беззлобно и дружелюбно.

— Ну, добро пожаловать тогда, — произнес он с уважением, — а сам-то куда?

— В Ташлинск, — ответил Андрей.

— Стало быть, пьющий мужчина из Ташлинска… — сказал Борисыч.

— Ну…

— А что там? Работа али семья?

Андрей хотел было ответить, что едет домой, но осекся. Перед глазами стояли слепые омерзительные твари из Архива: «Твоя семья, — сказал хозяин города, — твой сын… Твоя жена…»

Но… образы становились все более расплывчатыми и словно принадлежали чужому прошлому. Он и не уверен был теперь в том, что видел. Да и это было не важно.

— Там дом… — тихо произнес Андрей.

— Это я уважаю, — сказал Борисыч. — Мне внук, знаешь, как говорит все: «Дом, — говорит, — дедушка, там, где сердце». От горшка два вершка, а такое, представляешь?

— Да они сейчас все умные, — поддержал Юра, — эти… дети… Вендиго!

Андрею было хорошо и просто с двумя работягами. Он, не задумываясь, открыл пачку сигарет и закурил одну, наслаждаясь и запахом, и вкусом дыма. Курить было привычно. А может — ну его? После всего того, что он пережил, беспокоиться о раке легких абсурдно.

Он затянулся еще раз и потянулся было к пиву, но подняв бутылку, с удивлением понял, что она пуста.

— Мы тут… по соточке, будешь? — заговорщически протянул Борисыч.

А ведь можно и по соточке. Соточка не помешает — напротив, послужит буфером между сознанием и тем невообразимым ужасом, что он пережил. Можно и по соточке…

3

…Через полчаса, а может и час, когда закатное солнце окрасило зал в грязный багрянец и лица людей казались облитыми кровью, Андрей понял, что пьян, безбожно пьян. Борисыч и Юра к тому времени лыка не вязали, но вели себя на удивление прилично: то и дело спрашивали, не пропустит ли Андрей поезд. Их, казалось, совершенно не волновала собственная судьба. Как если бы они прибыли на полустанок основательно нагрузиться и вернуться домой, потеряв вещи и документы.

За соседним столиком громко спорили две подвыпившие женщины средних лет. К ним уже несколько раз подкатывали местные ловеласы (как и положено — разбитные мужики в кепках и спортивных штанах), но неизменно получая отскоч, отступали несолоно хлебавши. К вечеру людей в зале стало еще больше. Многие курили, не выходя из помещения. Дым ленивыми кольцами всплывал к потолку и висел полупрозрачной пеленой.

Андрей потерял счет выкуренным сигаретам. Борисыч уже разок сбегал к ларьку за новой пачкой. Они выпили по сто и еще по сто и, должно быть, еще несколько раз по пятьдесят, запивая горькую водку теплым крепким пивом — холодное закончилось.

— Я вот не понимаю хохлов, ну хоть ты тресни! — сокрушался Юра, — ну, зачем надо было все ломать? И кому от этого лучше стало?

— А ты не суй свой нос в чужой вопрос, — резонно парировал Борисыч, — и оставь эти… словечки… Не хохлы они вовсе, а украинцы. Да и не наше это дело.

— А чье тогда? — упрямо повторял пьяненький Юра.

Андрею было на удивление легко и комфортно с этими двумя мужиками. Сознание, затуманенное немалой дозой алкоголя, воспринимало окружающий мир сквозь подкрашенную закатным солнцем дымку. Он понимал, что завтра утром придется держать ответ и расплачиваться за выпитую водку, и это еще если ему повезет и он не отравится местной паленкой, и все же — чем больше он пил, тем менее реальными казались события, что произошли совсем недавно, или, быть может, не происходили никогда… А и вправду — кто его знает?

Он неожиданно икнул, ощутив омерзительный вкус перегара во рту. Борисыч туповато улыбнулся, но Андрею было не до смеха. Желудок пронзила свирепая боль — будто кто-то ради забавы проткнул его остро заточенным ножом. Кишки скрутило в один тугой узел — он почувствовал, что все выпитое им выдавливается из желудка и жидким огнем стремится по пищеводу вверх.

— Я… — Андрей не договорил и, прижав руку ко рту, согнувшись в три погибели, побежал к туалету. Боль была настолько сильной, что перед глазами заплясали красные спирали, и он только надеялся, что успеет добежать, не потеряв сознания. Перспектива упасть посреди зала и лежать без чувств в луже собственной рвоты была омерзительной.

Он ввалился в темную комнатушку, едва освещенную одной тусклой лампочкой под потолком, и, не добежав каких-то полметра до кабинки, упал на колени, ощущая, как горячая жидкая масса, раздирая горло и обжигая слизистую, рвется наружу. Живот разрывали невидимые когти — он не мог вдохнуть, опасаясь, что захлебнется собственной рвотой. Рот наполнился омерзительной густой жижей.

Он рыгнул, запоздало прижимая руку ко рту, и с отвращением почувствовал, как между пальцев брызнула горячая зловонная слизь. Рвота лавой капала на грязный кафельный пол. Часть ее пошла носом. Инстинктивно он попытался сделать вдох и закашлялся, чувствуя, как жижа заполняет легкие.

Желудок продолжал спазматически сжиматься — живые извивающиеся лезвия кромсали нутро.

Андрей отер рот, еще раз рыгнул — глотка отозвалась спазмом сухой, горячей боли, попытавшись встать, поскользнулся, рукою увязнув в луже собственной рвоты, и упал лицом прямо в зловонную слизь.