Хранилище ужасных слов - [22]

— Я была там, — голос звучал слабо и хрипло.

Доктор подмигнул ей и приложил палец к губам.

— Пока не разговаривай, Талья. Тебе нужно отдохнуть. Ты проделала долгое путешествие.

— Я его нашла. Оно там, где вы говорили.

— Тс-с-с! Отдыхай. Потом все расскажешь. Будьте добры, выйдите ненадолго. Ее нельзя волновать.

Ана умоляюще посмотрела на врача:

— Пожалуйста…

— Ну хорошо, вы можете остаться, а остальные пусть выйдут в коридор или в холл.

— Хайме? — еле слышно спросила Талья, прежде чем все покинули палату.

— Да, это я. А откуда ты знаешь?

— Пабло вернется. Он мне обещал.

Врач чуть не вытолкал Хайме в коридор, Мигель обнял его, и юноша больше не пытался сдерживать слезы.

Там: Двенадцать

Впервые за долгое время Пабло был счастлив. Он неторопливо плавал в прозрачном шаре, и хотя поначалу с неудовольствием вспоминал кое-какие эпизоды своей жизни, которые предпочел бы забыть, постепенно он понял, что нельзя отринуть прошлое, заново его не пережив, не поняв и не приняв, как бы тяжело это ни было. Перед ним вставали сцены, когда он использовал слова вместо ножа, намеренно стараясь причинить боль людям, которые им дорожили, хотели помочь, поделиться всем чем угодно. Но он не был готов принять их дружбу, поскольку после исчезновения из его жизни родителей считал себя жертвой, а значит, был вправе отыгрываться на любом, кто протягивал ему руку, причинять страдания всем вокруг, заставлять расплачиваться за то, что с ним произошло, ни в чем не повинных людей.

Но теперь все в прошлом — даже стыд, который он испытывал за свои поступки, куда-то исчез. Он будто очистился или заново родился, а потому был готов начать все с нуля и учиться, чтобы, вернувшись в привычный мир, воспользоваться предоставленным ему шансом и стать лучше. Он поможет людям, оказавшимся, вроде него, в отчаянной ситуации, он отведет их в «Хранилище ужасных слов», и проводники покажут им, что нужно делать.

В своем скором возвращении он не сомневался: он обещал Талье, он в долгу перед Хайме, возможно, его ждут родители, которые не научили его правильно пользоваться словами, потому что сами не умели.

Цвета в шаре сменяли друг друга, и вдруг в этом калейдоскопе он увидел маму и понял, что она всегда его любила, как и он ее. Он понял это без слов, благодаря мягким, будто шелковым, прикосновениям, донесшемуся из детства запаху духов и золотистому свету. Из отчасти уже позабытых воспоминаний и ощущений родилось счастье: сильные руки, подбрасывающие его в воздух, и звенящий вокруг смех; Хайме, сидящий напротив него в интернатской столовой; вкус арбуза жарким летним вечером; звуки гитары на пляже…

С закрытыми глазами и широкой улыбкой он купался в этом вновь обретенном счастье, решив немного подождать с возвращением в мир, где ему предстояло использовать то, чему его научили.

Здесь: Семнадцать

Через три недели после того как Талья очнулась, доктор Герреро решил наконец ее выписать, и ярким мартовским утром Ана, Мигель и Диего, специально ради такого события приехавший из Барселоны, отправились забирать ее из больницы. Проводить девочку вышли в вестибюль все врачи и медсестры отделения, а она пообещала каждый день навещать Пабло и поддерживать Хайме, который не оставлял все еще находящегося в коме друга.

— Этот мир тоже прекрасен, — сказала Талья, любуясь недавно расцветшей в больничном саду огромной мимозой, и широко улыбнулась.

Ана, Мигель и Диего с тревогой переглянулись. По словам доктора Герреро, с девочкой все было в порядке, однако их беспокоили постоянные сравнения этого мира с другим, в котором она якобы побывала, пока находилась без сознания, и о котором то и дело вспоминала, — хотя с течением времени воспоминания об этом таинственном месте становились все более отрывочными и расплывчатыми, как обычно с нами и происходит.

Дон Мануэль объяснил, что для Тальи все происходившее казалось близким к реальности, а на самом деле речь идет об очень длинном сне, который помог ей не потерять контакт с собой и окружающим миром. Врач попросил отнестись к рассказам девочки с пониманием, не противоречить ей и спокойно подождать, пока она сама не поймет, что это был всего лишь сон.

— Ты рада, что вернулась? — спросил Мигель по дороге к машине, обнимая дочь за плечи.

Она кивнула и серьезно ответила:

— Я могла бы остаться и учиться дальше, но там время стоит на месте, а здесь движется. Если бы я осталась, то вернулась бы гораздо позже, когда вас уже не было бы на свете, а мне хочется быть с вами.

— Чему же ты училась? — спросил брат. После долгих обсуждений они с родителями решили последовать совету врача и постараться узнать о таинственном сне Тальи, который длился на протяжении ее многомесячной комы, как можно больше.

— Тому, чтобы мои слова выражали то, что я действительно хочу сказать.

Брат рассмеялся.

— Ну, это ты уже в четыре года умела. Ты всегда очень точно знала, чего хочешь, такая упрямая была.

Талья покачала головой. Она рассказала им многое, хотя видела, что им не верится, но о главном пока умолчала.

Конечно, нужно поговорить и с мамой, и с папой, и с братом, но до сих пор все было так хорошо, все были так рады, что снова вместе, и так не хотелось возвращаться к произошедшему почти год назад скандалу, из-за которого они разбежались в разные стороны, что Талья все откладывала и откладывала этот разговор. Подходящего момента она ждала почти три недели, боялась, как бы опять не начались ссоры, решила наконец сделать это сразу, как только они приедут домой, но неожиданно для себя заговорила еще по пути к машине.