Храм превращается в плацебо - [39]

А так хорошо дело наладилось, что к девятнадцати годам, когда Ленка на пятый месяц перешла, уже и свадьбу отыграли. А следом – и Андрюшка. И тут бы притормозить, так нет! Продержались лет шесть, а там и Лерочка появилась. Прямо в канун нового века.

Взяла от бабы Наташи её смоль глазищ – темнущих до непроглядности, от пробабки Марии – волнистую кучерявость. А что у Серегиных детей все черноголовые – и так уже ясно. И от предков его вся смуглость дочке досталась. Испанка какая-то, а не девчонка! Кармен с маминым личиком! Шустрая, хулиганистая и бойкая. И голосок с детства как в театре поставленный: ровный, громкий до басовитости, прямо до дрожи в душу влезает. Серега в шутку её не «ребёнок», а «ведьмёнок» называл.

А к шести годам вышел с дочкой казус. Встала ночью и пошла к люку. Спустилась вдоль кухни и на веранду. Только дверь хлопнула. Проснулась Ленка, и за ней – куда, мол, на улицу в четыре утра! А Леры во дворе и нету! Поднялась неспешно по железной лестнице вдоль дома, вошла в сени, и вновь – к люку. Серёга из спальни высунулся, а у дочки глаза-то закрыты. Спит. И в люк опять. Мимо матери. Та удержать хотела, не смогла. Как груз кирпича – тяжёлая напролом. Спит и идёт. Вновь вдоль дома в горку, по дому – к люку. Трижды обошла, к спаленке развернулась, в кроватку, и как ни в чём не бывало.

– Лунатит, – Ленка шёпотом, укладываясь к мужу.

Тот, как только он может, минут через десять, когда уже засыпала, ответил. Ну что тут сделаешь – Серёга долго решает, проблема выбора у него, с детства такой.

– Нет. Я в книжках читал, что лунатики перед собой руки вытягивают. Так и ходят. А эта… – кивнул в темноте на детскую, хотя кивка никто и не видит, – …просто так ходила, без рук.

Утром Леру расспрашивать, та – в ужимки, и глаза навыкат, вы чего, мол, родители, обалдели? Ничего не помнила такого. Спала да и всё. Ленка тоже после училища, хоть и в театр ходила выступать, особо собой не занималась. Контролёром на вагоноремонтном служит. К бабам в цех: такое вот и как теперь? А бабы чего? Плечами пожали. К психиатру – говорят – надо. Собралась Ленка в поликлинику, на приём записалась, привела девчонку. «Бывает», – им говорят. Детская психика, мол. Штука хрупкая, непредсказуемая. На том и успокоили.

А тут бабка Марья возьми да помри. Не до психик стало. Хоронили, дом потом её, что с печкой русской, продавали, да делили промеж родни. Много её стало, родни-то. Сестра Маринка с мужем нерасписанные и двумя дочками. Ленкина сестра с четырьмя отпрысками. Да баба Наташа, чуть за тридцать овдовев, года через четыре опору себе нашла. Леха, хоть и сидевший, но токарь отменный: с головой не всегда, а с руками дружит. Ещё одного сотворили – Сашку, в память о первом муже. И он уже под-женился.

Время-то несётся, вот и Лерка в школу пошла. Переволновалась, видимо, в первые дни учёбы, и вновь в лунатки подалась. Встала себе ночью, да и бродит с закрытыми глазами. И не вокруг дома, как в прошлом году, а из детской в коридорчик, потом обратно – вышагивает. Андрюха поднялся, усишки уже у парня проклюнулись, и матом на неё – спать приказывает. А та – и ухом не ведёт. Родители в ночную были, а старшая сестра, Настей назвали, к тому времени к парню из дома уже выпорхнула на пожить.

Лера – недолго теперь. Минутки три погуляла всего, и – в кроватку. Отец, когда с работы утром, Андрюха ему – сразу про то. Серёга гоготнул, по-хряпал, что с вечера в холодильнике, и на боковую с ночи. Хотел Ленке потом рассказать, да тут Настя разбудила. У парня её – брат. Да из таких братьев, что чем реже видишь, тем лучше. И вот с дозой не рассчитал. Хоть чужой человек навроде, а похоронить помочь надо.

А потом весной началось. Поднялась Лера и опять маячить. Не разбудить, хоть закричись, не остановить – прёт, как не чует рук на себе. Из комнаты – к люку. Спустится, тут же поднимется, до кровати. И ещё разок.

Звонок потом. У Серёгиного отца был, оказывается, двоюродный брат. Приезжал из Днепропетровска на похороны один раз, когда Серёга мальцом был. Более и не виделись. Жена его всю родню известила – третьего инфаркта не пережил.

И Лера опять встаёт. Спит и ходит по дому. Да долго, с полчаса где-то, кругами. Тут и у Лены маму – раковая была – через пару дней хоронить надо.

Андрюшка, ни слова не говоря, из детской в зал жить перешёл. Разложил свои гаджеты, сигареты смело вытащил. Курит и в ноут шпилится.

В следующий раз Лера вновь вокруг дома пошла. Пять кругов на этот раз сделала. В конце июня дело было, не холодно. Распределились родители с братом. Один следит, чтоб в люк не свалилась, другой – чтобы с лестницы у дома не навернулась. Мать на веранде сторожит.

– Близкий кто-то, – подошла потом к мужу. – Долго ходит. Ты сахар свой давно проверял?

– Ага. Трёхлитровую банку отнёс, – без шутки в голосе, зевнул. – Надо же, какого-то ведьмёнка народили!

– Телефон зарядил? Не выключай на работе завтра.

Но назавтра ничего не случилось. Случилось на второй день. Отчим позвал картошку окучивать. Стоял Серёга на остановке, покуривал и автобуса ждал. Жарень парила на чём свет. И клял он всё подряд. Автобусы, мол, чинит, а тут битый час – ни одного. Плюнул в сердцах, матери отзвонился, мол, в гробу я эту вашу дачу видел, и домой. Ну та сама и поехала. Нашла Лёху с тяпкой среди ботвы. Не дышал уже. И хоть медсестрой всю жизнь, и массаж сердца – на наколки под рубахой – не впервой. А там ведь было – тромб оторвался. Секундное дело.