Храм превращается в плацебо - [38]

И рос Серёга с прищуром узковатым, будто высматривает что галчонком из-под густых бровей. И молчаливым. А чего рот раскрывать при такой проблеме-то? Шестимесячным свет увидел, недоделала его природа. И ходить поздно начал, и окружающее называть правильно. Да меж ног совсем срамно – на горшок как девчонка. Возила его Марья по врачам разным. С трёх лет начала. Те его сухую скокоженку и так, и этак пинцетом вертели, направили в областную. Сашка-то из армии Наташке ещё девчонку наделал, куда ей с пузом? Ещё от прошлых родов путём в себя не пришла. Вот Марья – билет на автобус, пацана на коленки, так и тряслась из года в год. Положат Серёгу в больницу, пару месяцев над ним поколдуют. Через полгода опять направление выписывают. И потихоньку, постепенно провели мальцу оба канала. В школу пошёл, стоя мочась, никто не заподозрил, на смех не поднял.

Но семь операций всё-таки. И так-то был особо не говорун и растеряха. А от наркозов мозги-то будто законсервировались. И читать долго учился, и арифметика не давалась. К средним классам определили в другую школу: задержка развития – сказали. А была-то у него всёго-то мелкая приторможенность. Не мог быстро решения принимать. В магазине чего приобрести – выбирал долго, прикидывал, присматривался, и вроде всё нравится, а купить не решался. Скромным его назвать никто бы не подумал. Застенчивым – разве? Бывало: кто из больших олухов со двора пендель отвесит, обернётся Серёга, и в паузе. Соображает: давать сдачи или нет? На обидчика долго смотрит. И будь тот поумней, не ждал бы, нагленько ехидное сплёвывая. Потому как если Серёга решался, то бил от души, не жалеючи, не останавливаясь, если не оттащат его иль не вывернешься. Оттого и погоняло «псих» как-то выветрилось, и врагов поубавилось, но и друзьями не прирастало. Потому тянулся Серёга к сверстникам, кто подобродушней, без хитрецы за душой. И дружил крепко, беззаветно даже, пусть и десятки лет прошли. В «Одноклассниках» шутит, фотки комментирует беззлобно, но с иронией. А если кто спорить пытается, дурачком прикинется, мол, я лох и тормоз с рождения: в спецшколе для придурков учился.

И надо ж получиться так, что ещё до последней, решающей операции, когда всё же мужчиной доделали, отец его, Сашка, взял да и помер. В тридцать два годка. Сына родил, девчонку потом, и словно выключилась его миссия на земле: смотрел телевизор, да и сполз с кресла на пол с сердцем остановившимся. Так что его род через Серёгу того, шестимесячного когда-то, попёр далее. Надо сказать, что расковыряли ту штуку, через которую род продолжается, пацану изрядно. Исполосовали маковку – заросли шрамы, огромной, почти квадратной, как кувалда, получилась. Не оттого ль Ленка, жена его, свекровь махом три раза бабкой сделала? И сестра Серегина, Маринка, двух внучек потом дала, и своих две, так ещё и пацана! Андрюшка стал середним, вырос, вытянулся каланчой. Смуглый, темноволосой, глаза большие, чёрные – в бабку. Фамилию продолжает, в техникуме учится.

Сам-то Сережка со своей спецшколой заведомо от институтов отлучённый. После восьмого в «шарагу» на электрика пошёл. После армии на права сдал. Грузовой транспорт водил. Работы в начале барыгской экономики хватало. А потом, хоть и «тормоз», сообразил, как это он умел, медленно, но точно, что работодатели его ныне не за людей, а за капиталы переживают: по ремонту машин на каждую деталь скупятся. Вначале кумекал, выжимал из желязяк последний запас прочности, а как встанет машинка – сам же и крайний, весь оштрафованный. А тут – маршруточный бизнес поднялся. Сел Серега за баранку и десять лет людей по городу развозил. Дом прикупил. Старый, но в два этажа. С семьёй из общаги, где уже продыху от тесноты нет, переехали. Соединялись этажи те огромным люком с лестницей. Под горку когда-то расстроились, и получилось два входа: на верхний этаж с улицы – прямой, а с нижнего, что под горой – во двор к бане и стайкам. И снаружи лесенку проложили. Как по кругу ходи. По ступенькам снаружи к бане, сквозь веранду и кухню просторную в люк наверх подняться, и опять – у калитки.

Кто сейчас про шестимесячность, спецшколу помнит? Про операции в детстве? К сорока годам – огроменный мужик. Седина сквозь чёрный волос лезет, пузень нарастает. Сахар вот скаканул, сняли с водителей-то. Так пригодилась самовольность по слесарному делу! Серёга теперь междугородние автобусы чинит. Залезет с утра в яму, к вечеру – весь в соляре – вылезет, и мчат людей во все края тяжёлые и скорые машины! И не скажешь ведь, глядя на пролетария, что книжек прочёл много, что в театре играл.

То в училище случилось. Сокурсницы в народный театр бегали, и Серёгу зазвали. А через год он чуть ли не примой стал. Стеснительным и скромнягой отродясь не был, не боялся публики, веселился на сцене. И бандитов играл с таким-то взглядом из-под косматых бровей! И комиком получалось: детишки в новогодних сказках от его наказанных злодеев в восторге и смехе заходились. Там-то, в театре, и с Ленкой познакомился. Как за девушками ухаживать, так и не додумался, решительности в нём было мало. Потому это она уцепилась, в инициативе вся. Нацеловались вначале, а как чуть дальше, он с ходу ей про операции-то и выложил. Был бзик у Серёжки. Простительный, надо сказать. Не то врачи в детстве брякнули, не то сам так решил: мол, писать-то научился, а вот детей от него не получится. И ну они проверять!