Хозяйка замка Ёдо - [101]

— Луна взошла! — внезапно воскликнула Когоо, обратив бледное лицо к ночному светилу, которое мерцало в саду над вершиной насыпного холма.

Глядя на профиль сестры, Тятя вспомнила маленькую девочку, которой Когоо была когда-то, и в первый и последний раз за этот вечер лёгкая тоска по прошлому затопила её сердце, заставив ощутить кровное родство с незнакомкой, сидевшей рядом с ней.

— Должно быть, в Эдо луна прекрасна, — поддержала беседу Тятя.

— Не так уж она и отличается от той, что я вижу сейчас, — отозвалась Когоо. Помолчала немного и добавила: — Если подумать, всю свою жизнь я смотрела на луну из разных мест… Луна над Ооно… — Она осеклась.

А Тятя внутренне содрогнулась. Разумеется, сестра хотела рассказать, как красива полная луна над Ооно, и, если она передумала, это значит, что боль утраты, скорбь по первому мужу — Ёкуро Садзи, правителю Ооно, — и двум дочерям всё ещё слишком сильна в ней.

— Многое произошло за эти годы, — тихо проговорила Тятя. — Но я рада, что мы с тобой не погибли в пожаре, уничтожившем Китаносё. Если бы мы покинули этот бренный мир тогда, вместе с матушкой, то не смогли бы нынешним вечером любоваться луной.

— Вы правда так думаете? — удивилась Когоо. — А я столько раз жалела, что не ушла вслед за матушкой! И полагала, что вы тоже жалеете… Я всегда была уверена, что вы хотели бы разделить её судьбу. Думаю, и теперь…

— Теперь у меня есть Хидэёри.

— А у меня когда-то были две дочери.

— Ты до сих пор ненавидишь меня, Когоо?

— Что вы, сестрица, как можно? Я ненавижу тайко, — спокойно сказала Когоо.

— Но неужели сейчас, после свадьбы его сына и твоей дочери, эта ненависть не утихла? — осторожно спросила Тятя.

— Разумеется, нет, — отрезала младшая сестра и, помолчав, добавила: — Если у них родится ребёнок, в нём будет течь твоя кровь, моя, тайко и сёгуна. Прелюбопытная смесь!

Когоо тихо засмеялась, а у Тяти по спине пробежал холодок — она пришла в ужас, представив себе дитя, которое может появиться на свет от четырёх таких разных людей. Скорее масло смешается с водой, чем их кровь соединится!

— Тайко, должно быть, тоже веселился от души, замышляя этот союз, — отсмеявшись, покачала головой Когоо.

В тот вечер согласие между сёстрами так и не установилось. Казалось, ничто и никто не в силах заставить Когоо изменить отношение к Хидэёси. Тятя, со своей стороны, решила впредь рассматривать Сэн-химэ не как жену сына, а как заложницу из дома Токугава в Осакском замке. В будущем она вознамерилась подобрать в законные супруги Хидэёри более достойную девушку.

В седьмой день седьмой луны 9-го года Кэйтё[120], одиннадцать месяцев спустя после свадьбы Хидэёри и Сэн-химэ, Когоо в Эдоском замке дала жизнь второму ребёнку Хидэтады. Это был мальчик, которому предстояло войти в историю под именем Иэмицу, третьего сёгуна из дома Токугава. Всепоглощающая радость, дарованная наконец судьбой после длинной череды бед и невзгод, стала первым взносом в копилку грядущих счастливых событий, которые отныне должны были вознаграждать Когоо за все выпавшие на её долю страдания. Она сделала шаг к этому новому, безоблачному существованию в тот день, когда обменялась брачными чарками с Хидэтадой, которого в ближайшем будущем ждал чин сёгуна, и всё же до рождения сына скорбное прошлое камнем давило на её сердце, трагической тенью лежало на челе. Разрешившись от бремени и прижав к груди крошечного наследника дома Токугава, Когоо внезапно и бесповоротно поняла: теперь уже ничто не властно над её счастьем. Правитель более могущественный, чем её первый муж Ёкуро Садзи, распорядился по-своему, сделал её вдовой, отнял двух дочерей, но с этого дня никто не в силах отобрать у неё Хидэтаду и сына. Не потеряет она супруга и на поле брани, где когда-то сложил голову её второй муж, Хидэкацу Хасиба. Власть клана Токугава простёрлась над всей страной, она непоколебима, а пробивающиеся то здесь, то там ростки гражданской войны скоро будут вырваны с корнем, и тогда уже никто не посмеет посягнуть на её дом!

О рождении племянника Тятя узнала с опозданием — малышу уже исполнился месяц. Новость не вызвала у неё ни малейшего интереса, однако она не замедлила сочинить от имени Хидэёри благопожелательное письмо Иэясу и Хидэтаде, а также отправить богатые дары младенцу. Зато Когоо она поздравила с искренней радостью, как женщина, которая знает, что такое таинство и муки рождения, может поздравить любимую сестру, прошедшую через то же испытание. К её удивлению, вернувшийся из Эдо гонец привёз вежливый ответ — не в привычках Когоо было отвечать на послания, не содержавшие вопросов. Тятя сразу узнала крупный небрежный почерк, более подобающий мужчине; Когоо ошиблась в написании нескольких иероглифов и, вместо того чтобы перебелить коротенькую записку, замазала их, по своему обыкновению, тушью и начертала заново слева от столбцов. Эта с детства знакомая неряшливость сестры очень позабавила Тятю. Одно обстоятельство её насторожило: в письме, каждый знак которого дышал безмятежным счастьем, Когоо ни разу не упомянула о восьмилетней Сэн-химэ, со дня свадьбы с Хидэёри жившей в Осаке, вдали от матери, не справилась о её здоровье и настроении. Благое событие — рождение наследника, — казалось, заставило её позабыть о самом факте существования дочери. Сэн-химэ была, конечно, девочкой, но Когоо всё же выносила это дитя в своём чреве и растила до семи лет — на её месте любая мать хоть немного погрустила бы в разлуке с чадом и побеспокоилась о нём. Когоо же, судя по всему, совершенно не волновала судьба дочери.