Хозяйка розового замка - [261]

— Я имею все права вас трогать, потому что вы сами приложили много усилий к тому, чтобы остаться моей женой. Что же мне делать? У меня нет другой жены.

— У вас есть ваша шлюха, вот что! — вскричала я в ярости. — Ступайте к ней, и она вас успокоит!

— Одна шлюха, другая! Какая разница?

— Вы либо обезумели, либо уж совсем лишились чести, — сказала я. — Герцог дю Шатлэ, вспомните, что вы герцог!

— Даже герцогу, черт побери, не запрещено желать собственную жену.

Он крепче прижал меня к себе, я ощутила прикосновение его твердых бедер, его плоть вжалась в меня, его губы мимолетно, жарко скользнули по моим губам, обдав знакомым запахом нарда, и я почувствовала, как предательски зашлось у меня сердце.

— А вы, моя добродетельная госпожа, — чуть насмешливо прошептал он, едва касаясь губами моего лица, — так ли уж вы не желаете своего мужа? Кто-кто, а уж вы всегда были горячи в постели.

Все это было унизительно — и его тон, его насмешливость, это выражение «кто-кто», точно он приравнивал меня к каким-то своим любовницам. Но у меня уже ныли низ живота, соски. Александр был так близок, так осязаем. Какая разница, как он ко мне относится, если я хочу этого? Почти стон сорвался с моих губ, но когда его рот снова приблизился и его горячее дыхание снова коснулось моей кожи, я отшатнулась и замотала головой, пытаясь избежать его прикосновений.

Это, похоже, разозлило его. Он до боли сдавил мои запястья, потом его рука, пробираясь сквозь волосы, сжала мой затылок. Мы встретились взглядами — глаза в глаза. Это было что-то невероятное — злость, почти ненависть друг к другу и желание. Не сказав ни слова, все с тем же неистовым выражением лица он опрокинул меня на стол. Его рука так держала мои волосы, что я была не в силах пошевелить головой. У меня очень быстро билось сердце, грудь высоко вздымалась. Мгновение глядя на меня, он рванул пеньюар у меня на груди.

Я задышала чаще, но не сопротивлялась, хотя он обращался с нежной плотью не осторожнее, чем с тканью. Его ладони сжали мои груди, и в этих грубых, намеренно жестоких и порывистых ласках я никак не могла узнать того Александра, каким он был прежде. Он нарочно был так груб. Он делал мне больно, ставил в положение насилуемой. А я и сама не могла понять, хочу или не хочу этого. Унижение, правда, на какой-то миг пронзило меня с ног до головы, и я возмущенно запротестовала, отталкивая Александра, но в этот миг его рот коснулся моего соска, и эта обволакивающая, горячая, влажная ласка заставила меня забыть о том, что возмущало меня раньше. Я изогнулась под ним. Он удерживал мои руки своими; его тело переплелось с моим, и я, застонав, раздвинула ноги, открываясь ему навстречу. Его рука скользнула между моими бедрами, коснулась сокровенного бутона плоти, потом спустилась ниже и проникла во влажное трепещущее отверстие. Я застонала, прижимаясь к этой руке; потом, еще раз осознав унизительность происходящего, я снова сделала попытку освободиться.

— Нет, — пробормотала я, отталкивая его руку.

Слабо сопротивляясь, пытаясь выскользнуть из-под него, я сама не заметила, как согнула в коленях ноги и еще больше открылась ему. Больно сжав мои бедра, он подтащил меня к себе, снова схватил за волосы — еще больнее, чем прежде, и, глядя мне прямо в глаза, с глухим стоном начал входить внутрь. Это неумолимое проникновение меня поразило; я еще пыталась сопротивляться, но мышцы моего лона, влажного и желающего, сами собой расслабились, принимая его. Я сдавленно охнула, выгибаясь всем телом: я уже очень хорошо ощущала его теплую пульсирующую плоть в себе, и каждая моя клеточка невольно становилась податливой. Он протянул руки поверх моих, наши пальцы переплелись, наши лица касались друг друга. Он вышел почти весь, потом погрузился снова, стал двигаться все быстрее, жестче, безжалостнее, — это было и больно, и очень приятно одновременно, и мои бедра сами собой поднимались ему навстречу.

Он со стоном закончил, но не оставил меня. Я все еще сжимала его в себе, пребывая почти в полубеспамятстве, и мои зубы легко покусывали мочку его уха. Александр поднял голову. Взгляд его был еще бездумен, неясен, но его ладони взяли мое лицо, и он припал губами к моим губам таким нежным, страстным поцелуем, что я ответила ему не менее нежно, и наши языки встретились. Рукой я ощутила испарину у него на лбу. Мои пальцы зарылись в его густые волосы, ласкали щеку, затылок, шею.

Потом, придя в себя, мы взглянули друг на друга повнимательнее и вернулись к тому, о чем немного забыли. Он отпустил меня и поднялся. Я еще лежала, чувствуя ужасную горечь в душе. Кем я должна была себя считать? Счастливой любовницей? Или униженной женой? Все это смешалось у меня в голове. Я вспоминала то, что случилось, и не могла определиться со своими ощущениями. Это было много хуже, чем у нас получалось раньше. Это было грубо, поспешно, далеко не изысканно. Так соединяются конюхи со служанками на сене в риге. Кроме того, до того самого последнего поцелуя я ощущала, что не только страсть движет Александром, а еще и сильное желание унизить меня — каждым жестом, каждой лаской. В его лице даже сейчас, похоже, можно заметить презрение.