Хозяйка мельницы - [6]

Значит, была уже замужем. Второй раз не хочет. Боится.

Тут под лавкой зашуршало. Рогнеда крикнула:

— Добричка! Вылезай уже, никто тебя не съест! Ты что там делаешь?

— Куколку шью. Племянницам.

Из-за Любомириных ног вылезла тоненькая девочка с лоскутками в руках.

— Племянницам? — удивилась Хильдико.

— Не смотри так. Мои они. Всё уже знаешь? Не иначе, братец разболтал. Про полумачеху нашу тоже разболтал? Не ищи её здесь, она с нами не живёт. С челядинками — там ей и место.

Рука в витом обручье указала в окно — на угол пристроя. Смыкался он, видимо, со спальней, и ход наверняка был там же.

— Уж если ты так жаждешь брату глаз выбить, то нашему Светану — язык пора укоротить. Им бы каждому отрезать что-нибудь — милые люди были бы.

Любашка захохотала:

— Добрая ты, сестрица! А они, наверно, о нас так же говорят…

— А нам резать нечего!

И обе заливаются.

Доброгнева улыбалась. Понимала уже.

— Чего шумите? Маленькая спит, — вошла ещё одна молодица, тоже на сносях.

— Сама-то что встала? — откликнулась Рогнеда. — Если четвёртого потеряешь, я тебя живую закопаю.

Это была невестка.

— Если ты у него жизнь не заберёшь — не потеряю. Те трое, которых ты тут наприносила, а сидеть с ними я должна — это мои дети должны быть! Мои!

Любашка вскочила:

— Мила, Мила, что ты сама-то заводишь? Сейчас сама разбудишь. Иди отдыхай.

И хотела её проводить, но Мила — Людмила, если Хильдико правильно помнила — оттолкнула золовку:

— А ты мне не указывай. Сначала сопли оботри.

И скрылась в сенях.

— Сейчас нажалуется на меня, — сказала Рогнеда так, чтобы невестка услышала. — Любашка, поди скажи девкам, пусть ткацкий стан наладят. После обеда засяду.

Любомира ушла в почивальню, за стеной хлопнула ещё одна дверь. Точно, смежные.

— Вот так вот мы живём, — вздохнула Рогнеда и взяла посмотреть Доброгневину работу.

Наконец вернулась Людмила, с девушками не села — закрылась в спальне.

Скоро явился князь. Позвал старшую дочь выйти.

Добричка, оставшись вдвоём с Хильдико, зашептала:

— А вы через лес шли?

— Да.

— А мельницу вы там не видели?

— Какую мельницу? Я думала, мельница на реке, под городом.

— Да не такую, — глаза девочки просто светились. — Говорят, глубоко в лесу есть мельница. Не простая, а волшебная какая-то…

Хильдико пожала плечами. Она больше слушала, что происходит за дверью. «Не смей оставлять!» — уловила она слова князя.

— Хильдико-о, слушай, — девочка дёргала её за рукав. — Про неё даже песню сложили:

Крыша мельницы выше Ирия,

Сваи мельницы — ниже Тьмы кромешной,

А опоры-то выше дерева,

А и матица точно Млечный Путь.

А мука с той мельницы все болезни лечит,

Жернова-то мельницы — бел-горюч камень,

И не только муку они молоть могут,

Всё кривое-то правят, всё плохое чинят,

Всё-то старое — точно новое будет,

А и выше колеса — вода живая,

А и ниже колеса — вода мёртвая,

А само-то колесо всегда вертится,

Днём-то посолонь, да добро творит,

Ночью вертится противусолонь,

Время вспять ведёт, всё зло выведет.

А как встанет-то колесо её —

Так и быть беде на весь род людской.

Сквозь торопливый шёпот явственно прозвучал хлопок. Потом вошла Рогнеда и, встретившись взглядом с сестрёнкой, подняла руку — якобы ресница выпала. Из-под рукава заметно было: над губой собралась в усы юшка. Тут вбежала Любашка. Старшая быстро утёрлась рукавом.

— Красена с Горей где?

— В девичьей. Кто-то котёнка нашёл, хотят забрать.

— Как знают. Кашу с огня сними.

— Я тоже хочу котёнка! — Добричка бросила рукоделие и рванулась за добычей.

— Шитьё своё прибери, — сказала Рогнеда. — Хозяйку не гневай.

Хильдико показалось, она имела в виду себя.

Любашка поймала девочку в дверях:

— Делай, что сестра говорит.

Добричка с тяжёлым вздохом подчинилась.

Хильдегарде задумалась. Будущая невестка её не занимала. Если с кем здесь и надо считаться — это с Рогнедой. Но не водить соколице дружбу с гадюкой. Сестёр вроде любит, а остальные все ей враги. Разве так можно?

V

Велик был княжеский табун: шесть десят голов, не считая приплода. Дорого зять оценил злобу тестя. Полянин-маджак[27] пригнал Ростиславу коней и кобыл поровну: всё гнедых да серых, привычных к холоду, ветрам и степному бескраевью. Тесно должно быть им в полесье. Заживут ли там кони — солнцева кровь — у Кривовых внуков,[28] что только лесное зверьё знают? Ковать и заговаривать водили их в конец кузнецкий, к тем, кто с Огнём по-братски и к Солнцу поближе. Там не поверили, что князь управится с таким богатством. Известно, какой пастух из серого. Но Ростислав сказал:

— Конь — он кто? Животина. За животину наш Родитель и в ответе.

И стала волчья стая сторожить табун. Летом — на выгоне, близ усадьбы. В холода — на конюшнях, чтоб уберечь. Летом лесные своими сыты, а в зимний голод могут и наведаться. Родню бить не будешь, да скотину-то жалко. Сведёшь им на прокорм одну — иль две: Родитель-Велес тоже кушать должен. А остальных — стеречь.

Были кони гнедые да серые, точно бурая руда или железо. Раскалённым клинком засиял среди них белый хорезмец. Невидимкой в бою пройдёт — раз без цвета. Белым вихрем гибель принесёт. Так и назвали — Вихрем.

Оседлал его Ростислав, шагом, бегом пустил вдоль заплота. Резов конь, ему бы раздолья. Вышли за город, к берегу. Рысью гнал его князь до Комоньего Вражка, где обрыв в человеческий рост, а под ним отмель, подойти можно к самой воде, место самое для водопоя.