Хозяйка лабиринта - [59]

– А поточнее?

– Мужчина. Маленького роста.

– Что-нибудь еще? – не отставала Джульетта.

– У него было что-то с глазом.

– И еще он хромал? – догадалась Джульетта, вспомнив странного человечка в кафе «Моретти».

– Да, верно. Очень странный на вид. Это что, ваш знакомый?

Я Ариадна, хозяйка лабиринта, подумала Джульетта. Когда тебя принесут в жертву великанскому полубыку-получеловеку, я и пальцем (полубожественным) не шевельну. Интересно, которая половина у Минотавра была человечья, а которая – бычья? Джульетта не смогла вспомнить. В любом случае миф этот весьма приапического свойства. «Детский час» однажды сделал передачу про Дедала и лабиринт. Конечно, сюжет упростили и приспособили для детей. Передача им понравилась. Икар, сын Дедала, как известно, вознесся слишком высоко и упал. Идеальный сюжет. Может быть, вообще единственно возможный сюжет.

«Вынося приговор, верховный судья лорд Годдард сказал: „Вы злоупотребили гостеприимством и защитой нашей страны, отплатив ей самым низким предательством“». Джульетта сидела за ужином, читая свой собственный экземпляр «Ивнинг стандард» из позднего выпуска.

«Ты заплатишь за то, что сделала». Вот и Фукс теперь будет расплачиваться. «Но кто именно требует, чтобы я расплатилась?» – подумала она. И каким именно образом? Заплатить виру? Фунт собственного мяса?[38] А кто же это хочет компенсации? И за что? Ее жизнь, кажется, полна прегрешений, и трудно понять, за какое именно ее призывают к ответу. Ей до сих пор не давало покоя то, что Годфри Тоби отказался ее признать. Война как море – был час отлива, и она отступила, но теперь опять наступает, и вода уже плещется вокруг, доходя до щиколотки. Джульетта вздохнула и укорила себя за использование такой некачественной метафоры.

Может, это письмо как-то связано с неожиданным появлением Годфри? Его и Джульетту роднит общая вина, – может, его тоже призвали к ответу? А можно ли сойти с ума от собственных вопросов?

Джульетта отрезала еще кусок хлеба и густо намазала маслом. Она собиралась на ужин разогреть себе готовые макароны из консервной банки, но, к счастью, от этого плана пришлось отказаться. После работы она заскочила в продуктовый отдел «Хэрродса» за едой для неожиданного гостя, который должен был явиться чуть позже. «Хэрродс» был Джульетте по пути – она снимала квартиру в Южном Кенсингтоне на малоизвестной улочке, до сих пор терпеливо ожидающей, чтобы ее привели в порядок после войны. Джульетта прожила тут все военные годы, и ей казалось, что съехать теперь было бы предательством. Даже когда она перебралась в Манчестер, на свою первую работу в Би-би-си, она не отказалась от квартиры, а пересдала ее сестре-хозяйке больницы Святого Георгия. Эта женщина выглядела как сама респектабельность, но оказалась буйной алкоголичкой, укрепив неколебимую веру Джульетты в то, что видимость абсолютно всегда обманчива.

В «Хэрродсе» Джульетта купила хлеб, масло, ветчину, которую прямо при ней срезали тонкими пластинками с окорока, толстый шмат чеддера, полдюжины яиц, банку маринованных луковок и гроздь винограда. Все это записали на счет Хартли – у него было какое-то соглашение с магазином (Джульетта подозревала, что не совсем законное) о покупках в обход карточной системы. Магазинный чек она аккуратно положила в сумочку. В бухгалтерии будут ворчать, что она пошла в «Хэрродс», а не в какой-нибудь другой магазин, подешевле, но Хартли на это плевал.

Она поела винограда, поставила чайник на плитку, уложила в камине дрова и растопку и развела огонь. Гость должен был прибыть не раньше чем через час. Она уже в который раз пожалела, что в квартире нет места для пианино. Конечно, пианистка она уже была никакая. Иногда она ходила в Дом вещания и практиковалась на рояле в одной из студий. У нее был граммофон, но это совершенно не то же самое – можно сказать даже, полная противоположность. Слушать, а не играть самой – все равно что читать написанное другими.

Она поставила Третий фортепьянный концерт Рахманинова – запись 1939 года в его собственном исполнении с Филадельфийским оркестром, – достала из сумочки конверт и снова перечитала записку, которую ей передала Георгина. «Фламинго доставят в девять вечера». Тоже мне, закодированное послание. Неужели они не могли придумать что-нибудь получше? Использовать шифр, если уж решились довериться бумаге. Неужели думали, что это сообщение останется непонятным для того, кто его случайно увидит? А тем более для того, кто его увидит намеренно? Джульетта вспомнила про Георгину. Прочитала ли она записку? Она вела себя невинно, как ягненок, но это ведь ничего не значит.

И разве кто-нибудь в здравом уме поверит, что ей должны доставить фламинго? Ладно бы попугая или канарейку – в зоологическом отделе «Хэрродса» наверняка продавались и те и другие. Но фламинго? Почему не просто «посылку» или «пакет»? Записку писал, конечно, Хартли – и от этого она еще больше раздражала Джульетту.

Она швырнула бумажку в огонь. Разумеется, ей привезут не фламинго. Это чех, которого доставят из Вены через Берлин военным самолетом. Ученый, что-то связанное с металлами – Джульетта на самом деле не хотела знать подробностей. Сейчас он подлетает к военному аэродрому в Кидлингтоне, а завтра к вечеру будет уже на пути куда-то еще – в Харуэлл, или в Америку, или в какую-нибудь малоизвестную глушь.